Семь дней Создателя
Шрифт:
Дверца открылась, женщина опустила на землю маленькую девочку в нарядном платьице, плюшку подала.
— Угости.
Малышка в кювет сбежала, напротив встала и гостинец протянула.
— На.
Улыбчивая, пригоженькая, с вздёрнутым носиком и васильковыми глазками — как Катюшка наша.
Принял из маленькой ручки подношение, а поцеловать, погладить, даже поблагодарить не решился — только поднялся, опираясь на посох. И долго стоял, глядя вслед проехавшей на кладбище машине.
Нет, Билли, если перевернём этот мир, долго трясти не будем.
Развилка.
Пойдёшь налево — в город попадёшь, направо — в коттеджный посёлок, именуемый финскими домами. Былинного здесь камня не хватает: в тюрьму — налево, а в семью — направо. Как говорится, выбор не велик.
И вот я на своей улице Сиреневой….
Чувствуешь, дружище Билли, приближение моё? Ни черта не чувствуешь, а то бы выбежал навстречу.
И я представил…. Бежит ко мне Катюшин пудель, в зубах оптимизатор.
Пёс был, браслета не было. Огромный, неизвестно чей, ротвейлер злобным лаем обдал меня, слюной прутья ограды.
Чья ты, зверюга? От недоброго предчувствия защемило сердце.
Нажал кнопку звонка — сим-сим, откройся. Ещё нажал.
— Какого…. на хрен! — от дома к калитке, в трико и майке, брюшком вперёд мужик незнакомый семенил.
— Здесь жили друзья мои, — я взялся за прутья решётки и убрал пальцы в тот самый момент, когда клыки ротвейлера готовы были в них вцепиться.
— А теперь я живу, — объявил незнакомец.
— Где прежние хозяева? — продолжил опасную игру с ретивым стражем.
— А хрен их знает. Мужика, говорят, повязали, а бабу выгнали, — новый владелец дома с пристрастием наблюдал погоню зубатой пасти за моими руками.
— У неё ребёнок был.
— Вместе и вытурили.
— Не знаете куда?
— Я с ними не общался.
Кровью окрасилась собачья слюна. Мне стало псину жаль, и я убрал в карманы руки.
— Как вам достался дом?
— Тебе что за причина знать?
— С мебелью, или прежние хозяева всё увезли?
— Хрен они что вывезли — бежали без оглядки. А дом я на аукционе купил вместе с мебелью. Все выяснил вопросы?
— Один остался. В ножку стула закатал рулончик с баксами — поделим, если впустишь.
Мужик опасливо огляделся и понизил голос:
— Ты кто?
— Какая разница? Скажем, владелец прежний.
— Тот, главный бандюган? В бегах что ль?
— Нет, меня и не задерживали. Лежал в больнице, — сдёрнул с головы повязку. — Вот с этим.
Пузан присвистнул.
— Убедительно. Только зачем тебя впускать — я баксы сам найду.
— Понятие порядочности знакомо?
— С такими отморозками? У меня с ними Рэкс разбирается.
— И страха не имеешь?
— А ты попугай, попугай — ушло ваше время. Где теперь твои братки?
— Тебе много не потребуется — одна лишь маленькая дырочка.
Сунул руку за полу френча. Мужик, округлив глаза, попятился.
— Э, кончай, кончай. Что там у тебя?
— Убери пса, — говорю. — Открой калитку.
— Рэкс, — приказал хозяин, — место.
Ретировались оба к дому, а потом ротвейлер вернулся.
— Кому служим? — упрекнул беспринципного пса.
Но времени на диалог не оставалось — с минуту на минуту могут примчаться стражи порядка. И я ретировался.
Видели бы как!
Десяток шагов пройду, глаза открою, осмотрюсь на предмет курса, препятствий и прочее, и дальше. Хорошо в престижном посёлке в послеполуденный час почти движений нет.
Топал прочь от бывшего своего, ставшего теперь недоступным дома, и думал, где укрыться от ментов, какие предпринять шаги. К Елене стоит заглянуть — она поможет.
И ноги понесли к её квартире. И не плохо, Вам скажу, несли. Может, переживания последнего часа, как-то доминировали над физическим ущербом, может, привычка прямохождения стала вырабатываться, только шёл городскими улицами более уверенно, выбросив палку у первой многоэтажки. Перекрёстки переходил пешеходными переходами. Светофоры, а их всего-то четыре штуки на весь город, не заморачивали. Хотя бывали скоротечные замешательства, приступы, но без тошноты и головокружительных падений. Обопрусь рукой о стену (ограду, столб), постою, закрыв глаза минуточку-другую, и дальше.
Меня замечали сердобольные:
— Вам плохо? Может, скорую?
Но я так пальчиком им пальчиком погрожу — спокойно, мол, без паники — и дальше.
Куда сложнее турне по городу дался мне подъём на второй этаж. Шаг на ступеньку — удар по мозжечку. Держусь за перила, лбом на них же, а подъездная лестница под ногами, будто канатная дорога над пропастью при ветре шквалистом.
Эх, пробитая моя головушка!
Но как ты, оказывается, чувствителен к перепадам высоты, организм без вестибулярного аппарата — каждые пятнадцать-двадцать сантиметров, будто многометровый полёт над бездной. И ведь действительно, вместе с головокружительной неустойчивостью, появился страх высоты, сжимает сердце. А лететь-то тут, кувыркаясь, каких-нибудь пятнадцать-двадцать ступеней.
Добрался, жму кнопку звонка. За дверью тишина — никаких звуков кроме трелей. Ещё жму. Наконец….
— Уехала она, — голос за спиной. — Не сказала куда, сказала, что надолго.
Медленно всем корпусом поворачиваюсь — не дай слететь с катушек, Бог.
В дверях напротив женщина в фартуке поверх домашнего халата.
— Ключи оставила — цветочки полевать.
— Что ж делать? — вслух себя спрашиваю.
— Не знаю, — женщина скрывается за дверью, скрипит ключ в её замке.