Семейные обязательства
Шрифт:
В голове еще долго эхом звучал мощный голос священника: "Да простит Господь тебе, чадо духовное, если ты что вольно или невольно соделал в нынешнем веке, ныне и всегда и во веки веков..."
Элиза не помнила, как вернулась в опустевший дом с прикрытыми черной тканью зеркалами. Дворецкий печально поклонился хозяйке и подал ей небольшую коробку.
– Елизавета Павловна, приезжали со службы, из канцелярии. Передали для вас его вещи...
– Спасибо.
Элиза поднялась к себе. Поставила коробку
Она перевернула рамку - может быть, есть подпись?
Пейзаж так и осталась безымянным, но Элиза заметила торчащие крепления. Как будто их отгибали и не слишком аккуратно вернули назад. Она осторожно сняла заднюю стенку и обнаружила под пейзажем карандашный рисунок.
С него в лицо Элизе смеялась юная девушка в форме курсанта военной академии.
Элиза замерла, глядя на нее. Каждый карандашный штрих светился любовью художника. Она была абсолютно уверена - спокойно-равнодушный Пьер не способен на такие чувства!
Оказывается, способен. Не было никаких сомнений, что рисовал именно он - наброски в блокноте были выполнены явно той же рукой.
Элиза просидела бы так целую вечность, если бы с пола не раздалось требовательное мяуканье. Кошечка, которую она подобрала в день смерти мужа, не могла запрыгнуть на высокую кровать из-за шины на сломанной лапке. Она приползла со своей подстилки и кричала: "Хозяйка! Помоги!"
Элиза подняла кошку, положила себе на колени, погладила по чисто отмытой шелковистой шерстке и наконец-то заплакала.
Перед рассветом снова пришел знакомый кошмар. Она опять бежала во тьме от кого-то невыразимо жуткого. Клубящаяся чернота наступала, обволакивала, Элиза кричала, но звука не было - был только страх, шершавый камень под босыми ногами и отчаянный бег.
Безымянные твари догоняли. Элиза чувствовала затылком их холодное, обволакивающее дыхание...
Сегодня их было намного больше. Как будто те, прежние кошмары оказались просто намеком, предчувствием этого - настоящего, огромного, смертельного!
Предплечье пронзила резкая боль, и Элиза с криком проснулась.
Покалеченная маленькая кошка вцепилась ей в руку. Драла кожу хозяйки коготками здоровой лапки и ожесточенно кусала.
Элиза дернула рукой. Кошка мгновенно разжала зубы и спрятала когти. Она лежала на боку, тяжело дышала и низко, опасно порыкивала. Шерсть вздыблена, тощий длинный хвостик распушен изо всех сил - жуткая зверюга, а не больной котенок.
– Спасибо, кошка, - прошептала Элиза, гладя ее по спинке.
– Охранница ты моя... Спасибо!
На коже Элизы остались тонкие,
Котенок постепенно успокаивался, перестал рычать и даже позволил пригладить шерстку. Через пару минут кошечка терлась головой о руку Элизы и громко урчала.
– Как же тебя назвать?
– спросила Элиза, почесывая кошке подбородок.
– Нравится имя Герда? Я любила эту сказку... Ты ведь меня спасаешь от ледяного ужаса, да, кошка? Будешь Гердой?
Кошка презрительно фыркнула. Или просто фыркнула - кто разберет кошачьи мысли?
– Да, кошка, - вздохнула Элиза.
– У твоей хозяйки фантазия... как у табуретки. Но что поделать? Какая уж есть.
Кошка осторожно прихватила ее руку передними лапками, не выпуская когти.
– Герда хорошая кошка, - ласково приговаривала Элиза, продолжая ее гладить.
– Герда меня охраняет от страшных тварей... Вот только надо нам с тобой, Герда, придумать, как тварей совсем прогнать...
Кошка перевернулась на спину, подставляя белое пузо.
Глава 12. Поминальные свечи
Элиза ходила по дому с кошкой на руках. Гладила ей шерстку, почесывала мохнатый подбородок, слушала уютное, доверчивое мурлыканье и тихонько шептала ей: "Герда, как мы с тобой будем жить дальше? Я боюсь, кошка..."
Герда дергала ухом. Кошке было тепло, впервые в жизни она была сыта, вымыта и даже расчесана. Вот только хозяйка щекочется - да и ладно, это пустяки. Зато по первому мяву выдают кусок печенки, курицы или еще что-нибудь вкусное. Кошка глотала угощение, почти не жуя - дворовая привычка. Ешь быстрее, пока не отобрали.
"Тебе хорошо, Герда, ты скоро поправишься, будешь снова скакать за птичками и мышами, а я... Я не знаю, что делать!"
Элиза всегда была под чьей-то опекой. Сначала слушалась родителей и гувернанток, потом монахинь в монастырской школе, после - строгого отца...На краткий миг ее жизнь закрутилась вокруг мужа. А теперь?
Она мечтала о свободе и самостоятельности, рвалась на волю, даже пыталась сбежать из-под венца, глупо, по-детски, в глубине души ни на грош не веря в успех...
Вот тебе твоя свобода.
Делай что хочешь. Никто тебе не указ.
Господи, страшно-то как!
После вчерашних похорон осталась гора писем с соболезнованиями. Закончив завтрак, Элиза уселась их разбирать, чтобы заняться хоть чем-то. Нужно было разобрать красивые листы со стандартными, каллиграфически выведенными пустыми словами: "Скорбим... Утрата... В расцвете лет...".
Элиза пересела поближе к горящему камину и попыталась представить лицо Пьера. Вместо мужа в памяти все время всплывала нарисованная девчонка. Интересно, она была на прощании? Элиза хотела вспомнить, но кроме горького: "Ты! Ты его убила!" ничего не всплывало в памяти.