Семнадцатая карта

Буров Владимир Борисович

— Конечно, правда. Я никогда не вру.

— Как я рада!

— А чему тут радоваться? Теряется конкретизация.

— Я все время и забываю эту конкретизацию.

— Тебе придется взять с собой жену Литовского, — сказал полковник.

— Хорошо, — сказала Эдит, — запиши и Вована с Сенной.

— А кто он такой? — спросил полковник.

— Забыла, как фамилия? Подожди, сейчас скажу. Этот, как его?

— Тебе как фамилия?

— Мне? — удивился полковник. — А при чем здесь я? Таких фамилий,

как у меня ни у кого в этом городе больше нет.

— А вспомнила: Прокуроров. — Она немного подумала и поправилась: Не Прокуроров, а этот, как его? Троекуров. Нет, не так. Не помню. Что-то такое вроде с курами связано. Но как бы не куры, а против кур.

— Против кур? — повторил военком. — А кто у нас против кур? Американцы, что ли? Они за.

— Тогда кто против? Кур все любят. Значит, кто-то не любит, — продолжила она задумчиво.

— Да черт с ним, — сказал полковник, — посмотрю по картотеке.

— Нет, я так не могу, надо вспомнить. Вот ведь. Как назло. Прямо из головы вылетело. Не могу вспомнить, кто против кур. Кто-то должен быть, кто против трех кур. Всего трех.

— Может Дубровский? — для смеха спросил военком. — Так это я.

— Дубровский? Точно, кажется Дубровский. Только при чем тут Дубровский?

— Так он всегда был против Троекурова.

— Точно?

— Абсолютно.

— Тогда он Дубровский.

— Этого не может быть, — сказал, уже начиная раздражаться, военком, — я Дубровский. И других в этом городишке нет.

— Нет, правда, он — Дубровский. Как напьется, так кричит, что он Дубровский. А так смирный парень.

— Так он пьет? — спросил полковник.

— Да, только, когда в карты много проиграет.

— Нет, таких нам не надо. Карты, деньги, вино. Может еще и бабами интересуется?

— Нет, с этим делом у него туго. Стесняется. Но поболтать об этом деле любит.

— Если он так любит болтать, возьми его твоим заместителем по связям с общественностью.

— Я хотела взять его массажистом.

— Да какой из него массажист?! Если он дам боится.

— Ну хорошо.

— Это мой сын, позаботьтесь о нем там, пожалуйста.

— Сын? Как это я сразу не догадалась. Ведь вы сказали, что в этом городе нет других Дубровских, кроме вас. Надо быть умнее. Хорошо, сначала пусть побудет заместителем по связям с общественностью, потом переведу его в массажисты. Когда подучится.

— Ты ошибаешься. Человек, который занимается связями с общественностью, это не сторож у ворот. Он готовит общественное мнение к необходимости посещения публичного дома три раза в неделю. Как минимум. Он должен вращаться в приличных сферах. Я сделаю из него капитана контрразведки. Думаю, это самая лучшая крыша для таких дел. Если кто усомниться в нашей идеологии, того он заставит. Ибо: сколько бы он ни играл в карты, ни пил вино, ни боялся баб — он мой сын. А Дубровский свое возьмет, в конце концов. Давай еще разок на заднем сиденье и займемся обычными делами.

Она пришла домой и рассказала Василию Мелехову, что все произошло так, как он и говорил.

— И Мерседес в кредит дал, и Эстэ, оказывается, уже давно в Берлине сидит. Германия наша. А мы-то думали, что так только, на словах победили. А на деле немцы опять скоро — слово на е — нас будут. Нет, теперь мы их потрахаем.

— Я тоже поеду с вами.

— А я тебя не записала. Знаешь, как-то не подумала. Я думала тебе это не надо. Честно, я поступила очень глупо.

— Я поеду инкогнито. Ты правильно поступила. Боюсь, просто так меня не пустят в Германию.

— Ты не поверишь, но я был знаком с Доктором Зорге, Абелем, и даже со Штирлицем. Это шпионы. Человек знакомый с ними может обладать очень секретной и важной информацией. Я им нужен. Я много знаю.

Эдит улыбнулась.

— Со Штирлицем? — могла бы переспросить она. — Ведь на самом деле такого шпиона не было. — Но она слышала только о предателе Зорге. Поэтому поверила и всему остальному. Зорге был, значит, был и Фишер-Абель, и Штирлиц. Да и был Штирлиц, был, точно тебе говорю.

Эдит сказала:

— У тебя есть водительское удостоверение? Я тебя запишу вторым водителем.

— Не получится. Утвержден комплект таких фирм, как ваша. Вам не сказали? Но такой приказ существует. Его номер 228. Странным образом он совпадает с приказом военного времени.

— А! Это приказ, чтобы не брать пленных, — радостно воскликнула Эдит.

— Не совсем так, — сказал Василий. — Кажется, это приказ не сдаваться в плен.

— Значит, мы не сдадимся. Но я не пойму тогда, в качестве того тогда ты поедешь?

— Если нет других вакансий, я поеду в качестве девушки. На них-то много вакансий.

— Так ведь проверять будут, наверное.

— Конечно, будут. Ты и будешь. Ты коммерсант, у тебя тоже какие-то права должны быть.

— Фантастика! Неужели я саму буду решать, кто из девушек поедет в Германию? Это правда?

— Это почти правда. От тридцати до пятидесяти процентов тебя заставит принять военком.

— А откуда у него девушки?

— Коррупция. Влиятельные граждане города постараются пристроить своих дочерей.

Оказалось, что в этом городишке коррупция была больше даже, чем в Миделиновом Картеле. Эдит попросили-заставили принять по знакомству семьдесят процентов дам. Но тридцать все-таки были ее. Так что здесь все было окей. Проблема возникла на границе.

Границы в прямом смысле не было. Какая может быть граница в единой стране Россия-Германия? Никакой. Даже название придумали слитное. Росгер. Все общее. Но один въезд контролировали пока что пресловутые американцы.

— Ну, без мыла в жопу влезут, — сказала Эдит. — И здесь нам надо было нарваться на этот их единственный пост! Что будем делать? Ты не пройдешь комиссию.