Семнадцатая карта
Шрифт:
— Нешего страшного, нишего страшного, — с умильной мордой повторял американский полковник, ви будет первый коммерсант. Первый русский коммерсант в нашей Америке.
— Нам не нужна ваша Америка, — сказала Полина.
— Мы в коммерции ни бум-бум, — встрял Дубровский, помахивая перед носом полковника недопитой бутылкой пива.
— Если бы еще в публичный дом… — начала нерешительно Эдит, — я бы может согласилась. А так это ведь опять стоять день и ночь за грязным прилавком и — слово на е — в подсобке вместе с мукой или мясом.
— Нет, нет, вы поедет туда, где чисто и светло. А впрочем, — он быстро полистал бумаги, как начальник строительства большого моста где-нибудь в Восточной Сибири при приеме новой партии двадцатипятитысячников, — впрочем, — повторил он, — можно и проститутками. Но только на Аляску. Там нашли золото. Золото есть, а хороших баб мало.
— А там тепло? — спросил Фиксатый. — Вы знаете, я ведь не люблю мерзнуть на лесосеке. Мне бы в Сочи, где теплые ночи.
— Это не самое ужасное, — сказал полковник. И добавил: — Там вам придется отстаивать свое право быть предпринимателями. Просто так трахаться за большие деньги никто не будет. Там свои боссы. А на Брайтоне вы будете первыми поселенцами. Соленый Океан и Свобода. Ну, выбирайте.
— Мы ничего не слышали пока еще про Брайтон Бич и про Золотую Лихорадку, — сказала Эдит.
— Мы знаем только про Тихий, где закончим наш победоносный Поход, — сказал Дубровский. И добавил: — И еще про этот, как его? Ну, где стоит у танкистов. Па-ра-ра-ра, — он поворачивается кругом. — Ну, на Сопках Манчжурии. И стоит, и песня в том порука, нерушимый…
— Да заткнись ты, — Полина оттолкнула Вову, — Танкист мне еще нашелся!
— Не поедем, — сказал Василий.
— Что ты сказал?! — Эдит взяла Мелехова за отвороты велюрового пиджака, потом отпустила и схватилась за голову. — Назад я ни за что не поеду, — добавила она.
— Видимо, нельзя попасть в счастливое будущее такой толпой, — ответил Мелехов с умным видом. — Но в принципе, ничего страшного. Сейчас подойдут Красные и отобьют нас.
— Ну какие красные? — с упреком сказала Эдит. — У них же с американцами перемирие. Они заодно. Никто нас не будет освобождать.
— Ты не поняла, — шепнул Василий Мелехов, — мы уйдем по временному переходу. Сначала красные, а потом…
— Потом суп с котом! — закричала Эдит. — Прошу тебя: не надо!
И действительно, их скоро освободили. Но сначала долго выводили из подвала.
— По одной прошу, по одной — слово на б! — ругался пьяный майор из Первого Отдела.
— Как хорошо, что вы нас освободили, — ответила со слезами на глазах Полина майору, с трудом переступая через высокий порог школьного подвала. — Немцы нас заперли в этом школьном подвале, — сказала она. — Представляете? А ведь мы надеялись на персональную виллу с большим садом. Пре… — Но майор прервал жену Евгения Литовского.
— Немецкие подстилки. Не надейтесь, что мы вас сразу шлепнем. Будете работать.
— Как? — поинтересовалась Эдит. — А что будет с нашими мужьями? — сразу же спросила она. Они ведь только… — Но Белоконь оборвал ее речь.
Но Эдит не Полина. Она не выдержала такого свинского отношения и сказала, чтобы майор не затыкал ей рот.
— Что вы себе позволяете, господин майор? — Эдит сделала угрожающий шаг вперед.
— Господа, вы говорите? — ласково переспросил Начальник Первого Отдела дивизии майор Белоконь. — Правильно, между прочим, говорите. Мы для вас именно господа. Поэтому, — немного помолчав, добавил он, — прошу всех построиться для обслуживания дивизии.
— Как мы будем работать, я не понимаю? — опять спросила Эдит.
— В полный рост.
— Что, на самом деле стоя? — спросила одна девушка. Она на самом деле была еще девушка. И записалась в этот, как его теперь называли, Черный Батальон из-за трех, очень надоевших ей вещей. Из-за беспросветной скуки в ее родной деревне Фомичево. Из-за большой нужды. Не давали собирать с поля даже мерзлую картошку. И из-за постоянных приставаний Председателя. Ну, надоел хуже горькой редьки. Хотя и редьки не было в последнее время. Светлые волосы, высокий подбородок, голубые глаза сыграли свою роль в ее выборе. Но главное, она с детства хотела повидать дальние страны. Звали ее Светой, но для занятий этим делом Света решила взять известный псевдоним. Как бы сделала себе наколку на плече: Сонька Золотая Ручка. — Я не умею.
— А ничего и уметь-то не надо при вашей красоте, — сказал Белоконь. — Просто встаете задом и поднимаете юбки. Подходит дивизия и работает. Вам делать ничего не надо, — медленно повторил он.
— А кто будет нами командовать? — спросила Полина.
— Вы не подходите, — сказал майор, даже не взглянув на официантку.
— А что со мной будет?
— Все очень просто. Вас просто расстреляют.
— Но вы даже на меня не посмотрели, как следует!
— Два раза на такую тварь, как ты, я смотреть не намерен.
Евгений уже вылез из подвала. Он услышал эти оскорбительные слова.
— Ты кому это сказал? Чмо обоссанное! — Майор не успел даже удивиться такой наглости человека, которого должны были вот-вот расстрелять. Он упал и сильно ударился головой о толстую березу. Даже бруньки чуть не посыпались. Остальные патрульные в это время смотрели на провал подвала.
Мелехов был уже в тачанке. Фиксатый ударил первого обернувшегося охранника локтем в живот, потом головой в лицо. Он взял Полину за руку и они побежали к тачанке.
Эдит тоже успела сесть в это ощерившееся пулеметом средство передвижения гражданской войны. Они уже тихонько поехали, когда Фиксатый вспомнил про Вована Дубровского. Тот размахивал руками и бежал за тачанкой сбоку. Его задела пуля. Всего одна из очереди, выпущенной из ППШа.
— Стреляй, Литовский! — крикнул Мелехов.
— Стреляй, Женя! — жена толкнула его к пулемету.
Фиксатому не хотелось признаваться, что он не знает, как стрелять из пулемета. Ведь во время войны он не был, как все, в штрафбате.