Семнадцатая карта
Шрифт:
Потом вытер слезы и улыбнулся.
— Может быть, она выживет, если хочет выпить?
— Скорее всего, — сказал док. — Хотя это абсолютно ненаучно. Не думаю, что это возможно. Более того: простите, но я этому не верю!
— Как хотите, — недовольно сказал академик. — Я пойду схожу за Камю, а вы пока тут посидите.
— Нет уж спасибо. Вы что? Мне страшно!
— Вот как! Но ведь вы сказали, что не верите в потусторонние вещи.
— В потусторонние вещи? — переспросил пьяный док. — Да, не верю. Но ведь она жива. — Эта рука может задушить меня. — В подтверждение его слов, рука схватила доктора за пищик. Он с трудом отбился. — Вот видите.
— Потому что верить надо в очевидные вещи, — мягко сказал академик. — Ладно. Пойдем вместе.
— Я одна не останусь.
— Как она капризна, — сказал академик и опять заплакал. — Я так ее любил.
— Ну не надо, не надо так печалиться, — сказал док. — Вдруг еще не все потеряно. Вдруг Надя еще жива. Рука-то ведь шевелится. Впрочем, не случилось бы как на Кладбище Домашних Животных. Там все плохо кончилось. Очень, очень плохо. Живые на самом деле оказались мертвыми. Ибо только мертвые хотят убивать живых.
— Это надо записать, — сказал академик.
— Мы сейчас придем, моя дорогая, — сказал академик. И они быстрым шагом двинулись к Торговому Центру.
Уже в магазине они обнаружили, что Надежда с ними Сам Третей. То есть академик берет бутылку и к кассе, а кто-то его трогает так вежливо за рукав и говорит:
— Не эту, папа. Бери с кривым горлышком.
— У меня денег на такую бутылку Камю не хватит, — говорит он машинально.
— Значит, не бери ничего.
Они оба оборачиваются и видят Надю. Платье на ней красное с белыми и черными оборками. Ожерелье из чистого золота на шее. Туфли — белый верх, черный низ — на высоком, очень высоком каблуке. Ноги… великолепные, немного толстые сверху. Как у профессиональной проститутки. Но вот лицо землистое. Можно было заметить даже кусочки чернозема, в который академик когда-то посадил цветы на могиле своей доченьки.
Кассиры и другие, стоявшие тут люди ужаснулись, увидев такое лицо. Но академик сказал:
— Ничего, мы сейчас уйдем. — И добавил на ухо дочери: — Я не беру ничего тогда.
— И не надо. Я все равно не могу пить неворованное.
— Что? У меня уже есть одна кривая бутылка под юбкой. — Возьми просто для отвода глаз коробку конфет. Съедите с доком.
У самой выходной двери к Наде бросился улыбнувшийся нагло охранник. Он был уверен, что задерет юбку этой разнаряженной воровке. Уж и нагнулся он чуть-чуть и руки протянул.
Но тут пол перед ним разверзся, и охранник исчез вместе с Надей.
— Куда она делась? — спросил док.
— Думаю, что она провалилась в могилу, — сказал академик. — Идем быстрее на кладбище.
— Вы думаете, она уже там?
— Уверен.
И точно, дама уже ждала их. И лицо ее было не землистым, как прежде, а красивым. А на шее вместо чистого золота были бриллианты. Это сразу заметил доктор и сказал:
— На вас другое ожерелье.
— Да, — ответила Надя, — брилики лучшие друзья бывших покойников. — И добавила: — Я так счастлива!
Они выпили по рюмке коньяка из кривой бутылки Камю.
— А где ты взяла третью рюмку? — спросил док. — У нас не было третьей рюмки.
— Я сделала ее из головы охранника супермаркета. Больше она оказалась ни на что не пригодна. — Хи-хи-хи.
— Надя, я думаю неприятно смеяться в этой ситуации.
— Но это было так смешно. Голова его съежилась до величины этой рюмочки. Впрочем, замечаний мне делать не надо. Это не положено, папа, как ты не понимаешь?
— По предсказаниям Мелехова ты должна была стать бесполой, но живой, — сказал док. — А ты была в могиле. И скорее всего, с сексом у вас все в порядке.
— Что, хотите проверить?
— Нет, нет, — док замахал руками, — я боюсь. Он помолчал и добавил: — Твоего отца. Ведь ты замужем за Василием Мелеховым.
— А его ты не боишься? — спросила Надя.
— Не-ет! Он погиб в спецлагере.
— Вы уверены?
— Оттуда живыми не возвращаются. А посадили его за тебя. Ты не знала? Его обвинили, потому что ты умерла.
— Но теперь я жива. Его должны отпустить.
— Тебе говорят, живыми оттуда не выпускают! — в сердцах повторил доктор. Ему так хотелось стать вторым мужем этой прекрасной дамы в бриллиантовой оправе. Такая телка!
— Ну что ты на нее пялишься? — спросил академик. — Не боишься? Она же только-только из могилы!
— Я ее люблю!
— Как тебе не стыдно! Если бы ты любил мою Надю, ты бы дал Василию провести его знаменитую операцию.
— А разве я тебе не говорил?
— Что?
— Этот Гермес ее провел.
— То есть, как?
— Так. Он сделал эту знаменитую операцию. Выходит, ее похоронили живой.
— Выходит. Что теперь будет, я даже не знаю.
Доктор совсем спьянел и начал спорить, что Надя выпила больше. Хотя наливали всем поровну.
— Поровну-то, поровну, — сказал доктор, — но у тебя рюмка больше! — добавил он. Так радостно, как будто открыл Постоянную Макса Планка.
Тогда Надя взяла бутылку Камю за ее кривое горлышко и поднесла ко рту.
— Все! — она повернула бутылку дном вверх. Больше ничего нет. Больше не надо спорить. А то спорит постоянно. Как баран. Правда, папа?
— Возможно, — ответил академик. — Только теперь опять придется идти в супермаркет.
— Больше никуда не надо идти, — сказала Надя.
— Почему?
— Вам хватит, а мне пора. Вы подняли меня из могилы, но я еще не совсем жива.
— Как это?
— Я еще не Баттерфляй. Я не бабочка.
— Что еще тебе надо сделать, доченька? — спросил академик.
— Действительно, — сказал доктор, — вроде ты все уже сделала. И коньяк весь выпила, и из могилы выпорхнула. Не знаю, чтобы еще можно было сделать после этого.
— Осталось только самой спасти кого-нибудь от смерти, — сказал мудро академик.
— Да, я должна поднять упавшее знамя Красной Армии.