Сердце Ёксамдона
Шрифт:
— Я?!
Но он уже отвернулся, и объяснений Юнха не получила.
Она огляделась: стеллажи и витрины тут были уже пожившие, на некоторых она увидела полузатёртые каракули, наверное, детские. Бросились в глаза отметки у входной двери с этой стороны — конечно, так мерят рост ребёнка. Под потолком на полке стоял пузатый кувшин — напоминание о Духе большой балки — главном хранителе дома.
Юнха сделала несколько шагов: вон дверь в служебные помещения. Помимо стандартной таблички, на ней наклеен смешной головастый кролик.
— Почему нет электричества? — поинтересовалась она.
—
— А… — она снова огляделась. — Где её муж? Отец ребёнка?
Что-то дрогнуло в Ок Муне и на миг голос его стал больше похож на человеческий:
— Он умер три года назад. Сын его почти не помнит.
— Здесь?
Ок Мун кивнул.
— Она не уйдёт, — сказала Юнха, — это её дом, она не уйдёт. Если вы только не вытащите её отсюда насильно. Тогда она сядет у дверей и будет кричать о своей беде. Через две недели, когда кончится договор, она не уйдёт тоже.
— Ей здесь плохо.
— Наверное.
— Так вы можете её уговорить?
Юнха медленно качнула головой.
Она смотрела на кролика на двери: в сумраке тот как будто чуть-чуть двигался. Он наклеен там давно, может быть, ещё до рождения ребёнка. За дверью — тот, кто обитает здесь вместе с матерью и её сыном, тот, кто не может уйти, потому что его не отпускают. Юнха не знала наверняка, правильны ли её догадки. Честно говоря, будь её воля, она бы оставила женщину здесь, не Юнха решать, должны ли люди отпускать или же до конца цепляться за уже ушедшее. Так что Юнха бы оставила. Помогла бы ей починить провода и всё остальное, вымыть и проветрить магазинчик…
Но она уже понимала, что Ок Мун ни за что так не поступит. Он принял решение за эту женщину, что для неё хорошо, а что нет. Даже не иди речь о скорой продаже дома, Ок Мун всё равно бы выселил её, в конце концов, дело бы реально кончилось полицией и опекой.
Он позвал Юнха, потому что она как-то справилась в прошлый раз.
Но что она могла сделать теперь?
— Опека — единственное, чего она испугается, — с тяжёлым сердцем произнесла Юнха. Довольно громко, чтобы госпожа Пэк услышала. — Я снова позвоню Хан Чиён. Прошлый раз она позаботилась о госпоже Ким.
Она следила за тем, как меняется выражение лица госпожи Пэк. Кажется, владелица магазинчика наконец-то вспомнила Юнха — и вспомнила, что у той действительно «есть связи».
Чуть задохнувшись, госпожа Пэк сильнее прижала сына к себе. В глазах её мелькнуло выражение затравленного зверя.
— Я выйду наружу и позвоню, — ещё громче сказала Юнха. — Дышать невозможно, бедный ребёнок…
Она сама чуть не заплакала, толкая дверь магазинчика.
Свежий воздух ворвался в её лёгкие, и Юнха вздохнула полной грудью. Она успела услышать крики и рыдания, прежде чем дверь закрылась.
Хотела бы Юнха знать какое-то иное решение. Зачем Ок Мун заставил её прийти сюда? Что ему нужно?
Она вернулась в офис, но вместо работы сидела, уставившись в стену, по которой ползли и исчезали тени, похожие на трещинки. Как будто в небе что-то ветвилось, дикие, но священные деревья вырастали и умирали за пару мгновений.
Работать
Юнха прочла его и едва не бросила смартфон в стену.
Находиться в душной мансарде, за окном которой опять зарядил бы мелкий дождь, было бы так же тяжко, как и в пустом офисе. Сегодня пятница, подумала Юнха, и после недели чтения о чужих проблемах, после случившегося сегодня — от чего как будто остался душок, въелся то ли в одежду и волосы, то ли прямо в сердце — после этого…
Хотелось хотя бы увидеть кусочек счастья.
Хан Чиён жила у самой реки, в комплексе из белых многоэтажек, с видом на квартал поживших уже торговых центров, где даже посреди ночи можно было найти, что поесть и выпить.
Юнха шла до Тегеранро, чтобы сесть на единственный автобус в округе, способный довести её до дома Чиён.
К вечеру небо затянуло плотной светло-серой пеленой, ровной и лишь чуть краснеющей к западу, и улицы накрыла одна большая тень. Моросящий дождь, не дающая дышать тёплая сырость в воздухе, сплошная стена зонтов вместо человеческих лиц на Тегеранро — и этого хватило, чтобы Юнха овладело ползучее уныние. Как медленно растекающееся по ткани пятно влаги — сперва с уголка, а потом вот уже и всё полотно отсырело. Да ещё и запах портящихся продуктов и чего-то-что-сдохло-в-вентиляции как будто следовал за Юнха попятам.
Хотелось плакать — почти без причины. В конце концов, у неё самой сейчас всё было не так уж плохо. История со списком показалась ерундой, не стоящей никакого внимания, в худшем случае — чередой чудовищных совпадений.
Синий бок подъезжающего 146-го на пару секунд выдернул её из серой меланхолии, но внутри, усевшись на чуть сырое сидение, Юнха снова погрузилась в унылые размышления.
Кажется, она пришла в себя, только переступив порог квартиры родителей Чиён. Пришла без приглашения, но здесь ей всегда были рады. Чиун, младший брат Чиён, которого Юнха знала ещё нескладным подростком, теперь был застенчивым студентом второго курса, его пребывание в университете было скорее заморочным, чем весёлым, и его истории касались почти полностью экзаменов, учебных групп и дичи, которая творилась с другими студентами, но не с ним самим.
Родители Чиён накрывали на стол к ужину. Они работали в этом же комплексе: отец — в агентстве недвижимости, мать — в полсмены в одном из нескольких детских садов. Их истории были так же незамысловаты, а жизнь — простой и очень тёплой. Они с нежностью относились друг к другу спустя почти тридцать лет брака; тем же теплом окружали не только собственных детей, но и их друзей, и неудивительно, что Хан Чиён выросла таким светлым человеком.
Серая меланхолия, едва распробовав семейное тепло на вкус, зашипела и, озлобленно оглядевшись, ретировалась. Может быть, она и поджидала на лестничной площадке, но скорее всего, даже через двери и стены почуяла, что здесь ей ловить нечего. И ушла искать другую жертву в этот сырой вечер.