Сердце Ёксамдона
Шрифт:
Они тоже замерли, сбитые с толку произошедшей сценой. Да и угрозы ножом (ладно, вряд ли она в самом деле угрожала, просто размахивала ножом в истерике) произвели впечатление. Младший сын приходит в себя раньше всех (он вообще сразу разглядел в младшеньком червоточинку, такого истерикой надолго не проймёшь) и бросает с насмешкой и ненавистью:
— Нашёл бы ты себе уже другую, нормальную! — но голос младшенького всё же дрожит.
В ответ он усмехается, подходит поближе — и впечатывает младшему кулак в лицо. Мелькает неприятное воспоминание, как его самого
Младшенький смотрит ошарашенно. Шок, обида и ни малейшего признака, что попытается ударить в ответ. Трус.
— Я знаю, что ты с ней делал, — говорит он. — Извращенец. Никогда больше не подходи к ней и не заговаривай даже.
Он оглядывает комнату: тётка потрясена, глядя на неё он испытывает презрительную жалость. Старший сын — тупой боров, ставший могилой для молодости его жены. Старик… с ним что-то не так. Дело не в душевной болезни, что-то другое. И всё место мрачное. Гнилое.
— Никто из вас к ней больше не подойдёт, — веско заявляет он, в глубине души наслаждаясь их испугом и изумлением. Он всегда был к ним почтителен, но, кажется, сейчас лучше избрать другую тактику. Ей это больше придётся по душе, а значит — он должен измениться. В конце концов, она нужна ему не только потому, что он привык видеть её рядом. Если уж она решила сбежать, то проще будет найти другую, чем ловить эту.
Но она почти месяц торчала рядом с тем человеком и что-то узнала о проекте. Что-то происходит, сказали ему; если хочешь двинуться дальше, ещё выше, этот проект — критичен.
Он и сам это понимает. Ему нужно то, что знает она. Так что — две цели одним ударом.
Он усмехается.
В доме становится всё темнее и душнее. Отвратительное место. Неудивительно, что она не хочет бороться за наследство, даже он, пожалуй, согласен: пусть что-то с этого и можно выгадать в перспективе, но мараться не хочется.
Он кривится и выходит из комнаты, не удостоив оставшихся ни словом, ни кивком.
Тени, несколько минут назад изгнанные из стен, ещё извиваются на полу в поисках пристанища. Одни уже вгрызаются обратно, проделывая в стенах новые норы. Но другие ползут за ним — из комнаты, из дома, по лестнице… следуют за ним, сливаясь с его тенью.
Они тоже чуют в нём червоточинку — больше одной. Не надо ничего прогрызать, искать слабину. Место для них уже давным-давно готово.
***
Ноги понесли её сами знакомым в детстве маршрутом: направо от ворот, почти сразу — лестница, один поворот, другой, третий… Пространство сузилось до деревянных ступеней, всё остальное — крыши, деревья, даже перила, слились в разноцветный туман.
Она выскочила на мощённый мелкой плиткой тротуар у шоссе, и тут силы покинули её. Юнха поняла: снова задыхается, как тогда в коридоре у отдела сопровождения… хотя нет, это не паническая атака. Просто тело дало знать: нельзя одним махом пронестись вниз по первой лестнице, потом взбежать на высоту четвёртого этажа, петляя по длинным пролётам
Тем более, что и до того что-то произошло.
Там что-то произошло, но Юнха пока не была готова думать над тем, что же именно.
Ей требовалась опора. Первым под руку попался контейнер для мусора, но это было не дело.
С трудом она сделала ещё один шаг, скорее нащупала, чем разглядела защитное ограждение и вцепилась в него.
Ноги подкашивались. И сердце всё ещё заходилось. И плясали в глазах тени.
Она постаралась хотя бы сфокусировать зрение. И сразу увидела: от пункта экстренной помощи впереди на неё внимательно смотрят двое спасателей парка. Наверняка заметили её стремительный взлёт по лестнице. От нечего делать люди так по лестницам не бегают.
Стоило ей посмотреть чуть в сторону, и спасатели стали частью цветного тумана.
— Если стоять тяжело…
Она увидела протянутую руку. Поле зрения всё ещё оставалось узким, так что лица Юнха пока различить не смогла. Но, конечно, узнала голос, а потом мелькнуло воспоминание о страшной ночи в больнице — и о протянутой руке. Было ли это на самом деле?
Сейчас надо принять решение, подумала она. Странно, что в таком месте — рядом с проносящимися по шоссе машинами, в их шуме, под настороженными взглядами спасателей и любопытными — редких прохожих. Странно, что сейчас — после то ли случившегося в сером доме, то ли нет… Сейчас она решит, было ли всё взаправду.
— Где мой… нож? — спросила она, судорожно вздохнув. Голос дрожал и прерывался.
— У меня в рюкзаке. Если бы я бежал за тобой с ножом по лестнице, меня бы уже повязали.
Юнха захотелось рассмеяться, но дыхания не хватило. С трудом оторвав одну руку от ограждения, она схватилась за ладонь Муна.
— Спасибо… что бежал за мной.
— А какой был выбор? — пробурчал он совершенно беззлобно.
— Юнха!
У Чиён и Санъмина ожидаемо заняло больше времени добраться сюда. Юнха не была уверена, но допускала, что в её перемещении было что-то… не совсем нормальное.
— Всё… хорошо.
Зрение наконец-то возвращалось, люди и предметы по сторонам постепенно проступали из тумана.
У Чиён было такое испуганное выражение лица, что Юнха кое-как отцепилась от ограждения и протянула вторую руку подруге.
— Не тревожься… за меня, — пробормотала Юнха.
Чиён пожала её пальцы.
— Да уж, — выдохнула она. — Ну…
Санъмину пришлось остаться в стороне, и, кажется, ему это было мучительно. Но Юнха ничего не могла для него сделать сейчас.
— Тут даже сесть негде! — Чиён наконец-то нашла, что сказать.
Что ж, сесть действительно было негде. Но хотя бы можно было прислониться к ограждению.
— Я так отдохну, — произнесла Юнха. — Отдышусь.
Она не выпускала руку Муна, и тому пришлось прислониться рядом, очень близко. Хотя не было похоже, что он против.
Чиён вдруг закивала и затараторила:
— Точно, отдышись немного, тебе ещё нож надо забрать так, чтобы те дяденьки ничего не заметили, а то они на нас всё смотрят и смотрят, а мы пока прогуляемся в парке, правда же, оппа?