Сердце Ёксамдона
Шрифт:
И всё изменилось. Сперва маленький офис, люди, поражённые бедами; хотя она почти ни с кем из жильцов не познакомилась, чтение «протоколов» будто открыло для неё их жизнь, сделала Юнха свидетельницей других судеб. И потом — признания Санъмина о грязных делах компании… Тут её будто ударило: он давно ничего не писал, а она… она что, забыла о брате?
Юнха отчётливо вздрогнула.
Одновременно с этим за окном снова раздалось глухое ворчание грома.
Китхэ обернулся и вытянул голову, стараясь разглядеть через стеклянную стену, поверх деревьев, что творится на небе.
А
— Опять гроза, — сказал он. — Весь день.
В кафе тоже потемнело. Тени двигались как живые, пробираясь от человека к человеку, всё ближе, вставали за спиной начальника Кима, смотрели на Юнха.
Она закрыла глаза и тряхнула головой.
Подняла веки: в кафе и на улице по-прежнему было серо и темно, но, разумеется, никаких движущихся теней.
— Как тебе работается там? — спросил Китхэ неожиданно, так что Юнха уставилась на него в изумлении.
Он усмехнулся:
— Я должен спросить. Ты оказалась там по моей вине.
— Всё в порядке, — ответила Юнха. — Это работа не хуже другой. Начальник Ли так и говорил: он сталкивался с вещами намного хуже.
Лицо Китхэ потемнело:
— Если тебя к чему-то будут принуждать…
— Я могу о себе позаботиться, сонбэ, — ответила она мирно. — А если что-то плохое почувствую, молчать не буду.
— Хорошо, — кивнул он. — И чем можно заниматься в такой маленькой компании?
Юнха почудилось, или вопрос, заданный как будто небрежно, и был целью их встречи с начальником Кимом?
Сверкнула молния, и тут же снова громыхнуло: прямо над ними, со страшным треском, будто в небе одно воздушное войско столкнулось с другим. И тысячи воинов одновременно ударили мечами в щиты противников, и глухо отозвались доспехи, и хлынули потоки воды на землю из разорванных туч.
— Какой ливень! — ахнул кто-то неподалёку. Люди повернулись к окнам, кто-то достал смартфон.
— Я просто разбираю бумаги, — ответила Юнха. — Господин домовладелец очень дотошный, записывает почти всё.
— Что «всё»?
Она поняла отчётливо, что не хочет больше ни слова говорить Ким Китхэ про «Чонъчжин».
Поэтому тоже уставилась сквозь стекло на хлещущие по земле струи воды. Этот дождь закончится через минуту, уйдёт гроза.
Как будто её и не было.
Снова громыхнуло, а следом раздался тоненький и жалкий звук, будто кто-то нечеловечески сильной рукой вмиг сжал шаманский бубенчик, превратив его в комок жёваного металла.
В мысли Юнха стало проникать то, что она вроде как забыла на пару дней: проснувшаяся тревога за Санъмина была первой и сломала плотину. Юнха вспоминала всё больше, и, наконец, к ней вернулись настоящие воспоминания об их отношениях с начальником Кимом. Где единственная прогулка под цветущими вишнями была вовсе не главным событием.
— Знаешь, мне нужно идти, — сказала Юнха, стараясь, чтобы слова её не выглядели надуманным предлогом. — Я считала, сегодня просто выпьем кофе, я заберу рисоварку, быстро вернусь домой, и потому договорилась позже встретиться с Чиён.
— Я подвезу тебя, — сказал Китхэ, поднимаясь.
— Тебе совсем не по пути, сонбэ, — Юнха остановила его жестом. —
Она не знала, поверила ли бы себе сама, а начальник Ким и вовсе был довольно подозрительным человеком. Но не стал с ней спорить, сделал вид, что принимает её объяснение.
Юнха почти убежала из кафе, опасаясь, что Ким Китхэ будет настаивать ещё на чём-то, хотя бы проводить её до остановки.
Конечно, она не собиралась к Чиён, но и домой тоже. Что-то толкнуло её бежать на восток, а потом на север, по мокрым улицам, под уже моросящим дождём: гроза действительно двинулась дальше, оставляя Ёксамдонъ в покое, а с ней исчез и чудовищный ливень.
Юнха поняла, что бежит к Понъынса, только ступив на Понъынсаро. Что ей вдруг взбрело в голову? Нет, она и раньше изредка заходила туда, а чаще рассматривала храмовый комплекс из окон «Азем Тауэр». Сейчас, в такую погоду, в Понъынса не должно быть много людей.
Запыхавшись, она сбавила шаг. Пусть будет Понъынса, тяжело придумать сейчас другое место, где Юнха сможет успокоиться.
Понъынса встретил её мокнущими под дождём воздушными шариками, потемневшими черепичными крышами и упрямыми толпами туристов. Побродив немного по мощёным дорожкам, Юнха дошла до двора, где огромный Квансеым безразлично глядел на небоскрёбы. Почти всё в храме было новым, не намного старше Ёксамдона и соседних округов: прежние постройки комплекса погибли в двух войнах. Но взгляд Квансеыма был таким древним, что, в остальном уверенные в себе, небоскрёбы ёжились и смиренно склоняли головы.
Юнха повертелась, разглядывая двор, по которому ещё текли потоки воды. Пусть здания и были новыми, но сам Понъынса насчитывал больше двенадцати веков. Сперва его звали иначе, он видел расцвет и упадок и снова расцвет буддизма в Корее, упрямо пережил ванов, набеги, оккупацию и войны, его так же мало волновало, что происходит в мире людей, как и каменного Квансеыма, хоть и звался тот бодхисаттвой милосердия.
Духи вообще мало этим интересуются.
Юнха резко перестала понимать, что делает здесь. Ищет помощи у сверхъестественного? Существует оно или нет, к людям оно равнодушно.
Ведь жизнь их скоротечна, одинока и равно незначима, неважно, какое место занимает человек среди людей — для мира, отделённого от яви непроницаемой завесой, всё едино.
Юнха почувствовала комок в горле. Какая нелепость — плакать о несуществующем!
Она поспешила прочь, чувствуя, что всё ещё не хочет идти домой.
Вместо этого, покинув Понъынса и обойдя его, она устремилась на северо-восток, к реке, и вскоре вышла к парку Чхонъдамдоро.
Пробраться через два шоссе, мокрые дорожки парка и мост потребовало немалых усилий, но в Юнха проснулось упрямство. Вообще, стоило выбрать другую дорогу сюда, но всё же, в конце концов, она оказалась на берегу у плоской дамбы, где Тханчхон впадал в Ханганъ. В другое время на набережной, мощёной крупными камнями, всегда были люди, а в дождливый день, после грозы, не оказалось никого.