Сесилия Вальдес, или Холм Ангела
Шрифт:
— Ну, если так, то это дорого ему обошлось, — с удовлетворением проговорила Сесилия. — Когда мы после бала возвращались домой, он подстерег нас на углу Широкой улицы и затеял ссору с Хосе Долорес. Они дрались на ножах, и этот негр почти сразу же упал…
— Он был убит?! — воскликнул Леонардо, никак не ожидавший подобной развязки.
— Кажется, нет. Он остался лежать на земле и громко стонал. Вам жалко, что кара настигла его так скоро?
— Нет, нет, — поспешил исправить свою оплошность Леонардо, ибо, проявив сочувствие к раненому рабу, он тем самим выказал неучтивость
— Монтес де Ока.
— Ого! Каким образом тебе удалось этого добиться?
— Я пошла к нему и пригласила его.
— Ты была с ним знакома?
— Нет, но я знала его в лицо.
— Может быть, с ним была знакома бабушка?
— Да, мамочка ходила к нему домой, и он тоже каждый месяц навещал ее.
— Он ее лечил?
— Нет, мамочка почти никогда не болела настолько серьезно, чтобы надо было обращаться к доктору.
— Так какие же могли быть между ними дела?
— Мамочка получала у Монтеса де Ока ежемесячный пенсион.
— Ежемесячный пенсион?! А, теперь я припоминаю: я слышал, что Монтес де Ока когда-то, очень давно, нанял у папы в кормилицы эту самую Марию-де-Регла, жену нашего повара. Надо было вскормить какого-то незаконнорожденного младенца, дочь одного из приятелей доктора. Теперь мне понятно, что именно ввело Дионисио в заблуждение. Он, вероятно, вообразил, что та девочка — это ты. Само собой разумеется, это была не ты. Но, конечно, разве такого наглеца разубедишь! Тебя тогда еще и на свете не было. Посуди сама — ведь после той девочки Мария-де-Регла почти целых два года кормила нашу Аделу. И одно я знаю совершенно точно: негритянка эта испортила маме немало крови. А Монтес де Ока обещался платить папе за наем Марии по две золотые унции в месяц, но я подозреваю, что он так и не отдал отцу этих денег — Монтес де Она не любитель платить долги. Поэтому меня и удивляет, что вы ежемесячно получали от него какие-то деньги. Ты не знаешь, каково происхождение этого пенсиона?
— Происхождение? — недоуменно спросила Сесилия.
— Я хочу сказать, — уточнил свою мысль Леонардо, — может быть, ты знаешь, на каком основании или по какой причине выплачивался бабушке этот пенсион? Словом — откуда он взялся?
— Не знаю. Вернее, я никогда не пыталась это выяснить.
— Нет, ты знаешь, но только не хочешь сказать. Я по твоим глазам вижу.
— Значит, у вас испортилось зрение.
— Голову готов прозакладывать, что Монтес де Ока выплачивал этот пенсион по от себя лично.
— Я тоже так думаю.
— А! Вот видишь. Стало быть, ты все знаешь, а говоришь, что тебе ничего не известно!
— Но ведь вы совсем не о том меня спрашивали. Вы меня спросили, знаю ли я происхождение пенсиона или причину, почему его выплачивали. А об этом я и понятия не имею. Мне известно только, что Монтес де Ока выплачивал бабушке какие-то деньги от имени одного своего
— Ты знаешь, кто этот друг? — перебил ее Леонардо.
— Я знаю его в лицо, — замявшись, отвечала Сесилия.
— Как его зовут?
— Ах, об этом, как говорится, пусть любопытный читатель догадывается сам.
— Нет, ты мне скажи! Скажи! — настаивал молодой человек, беря ее за руку. — Я хочу это знать не из любопытства, а совсем по другой причине. Я тебе потом объясню почему.
— Этот человек очень хорошо вам известен.
— Кто же он?
— Ваш отец.
— Мой отец! — вскричал Леонардо, пораженный столь неожиданным признанием. — Неужели мой отец мог забрать себе в голову… — Леонардо не договорил и, сдержавшись, добавил: — Ты в этом уверена?
— Совершенно уверена.
— И давно ты знаешь моего отца?
— О! С тех пор как помню себя.
— Где же ты с ним встречалась?
— Я постоянно сталкивалась с ним то на одной улице, то на другой. Куда, бывало, ни пойду, непременно наткнусь на него. Иной раз и думать про него забудешь, а уж он тут как тут. И вечно он на меня сердился, не знаю почему, и бранил меня — как только не честил: и непутевая, мол, я, и пропащая, и бесстыдница невоспитанная. И все пугал, что скажет солдатам, и они меня заберут.
— А ты знала тогда его имя?
— Нет, это я узнала гораздо позже, когда выросла. Но он и взрослую меня ни во что не ставил. А мамочку он очень уважал и даже дружил с ней. Иногда он останавливался у нас под окном поговорить с мамочкой и говорил с ней всегда обо мне.
— Что же он ей говорил?
— Да, уж наверно, не хвалил меня. Все советовал ей держать меня построже, чтобы я не могла видеться с вами; говорил, чтобы не пускала меня с вами на балы, что будто вы ловелас и ветреник и рано или поздно променяете меня на другую. И еще он говорил, будто у вас есть невеста, какая-то очень богатая девушка, и вы женитесь на ней, как только получите степень бакалавра прав.
— То, что ты рассказываешь об отце, — совершенно невероятно. Я просто поражен! Если бы это рассказал мне кто-нибудь другой — я бы не поверил. Какую цель он преследует? Тут, конечно, дело не в любви, против этого говорит все его отношение к тебе. Нет, он, разумеется, не влюблен в тебя. Да и не такой человек мой отец, чтобы заводить какие-то интрижки. Теперь я понимаю, что ошибался…
— Кстати, мамочка тоже очень была недовольна моим знакомством с вами. Она не хотела, чтобы я вас любила, и, умирая, наказывала мне порвать с вами.
— Но ведь ты не думаешь выполнить ее волю, не правда ли? — пылко возразил Леонардо.
— Теперь уже слишком поздно, — отвечала Сесилия, краснея. И, понизив голос, она добавила: — Дай бог, чтобы мне не пришлось раскаяться в своем непослушании.
— Клянусь всем, что есть святого, — с жаром воскликнул молодой человек, — тебе никогда не придется раскаиваться в том, что ты вверилась мне! Но послушай — все же твой рассказ никак не объясняет этой загадки с пенсионом. Почему, с какой стати отец выплачивал твоей бабушке какие-то деньги? Этого я, хоть убей, в толк не возьму. Тебе он, вероятно, уже ничего давать не будет…