Сестрички
Шрифт:
Он подхватил ее руку и прижал к губам, но слишком уж театральным жестом, если не дурачась.
— Кольцо можешь оставить, — сказал Фокс.
— Как?! Кольцо Екатерины Великой?
— Пока можешь оставить…
— О, спасибо, спасибо!
Ох, как непросто было угодить мистеру Фоксу.
— Ты не маленькая девочка, чтобы на каждом шагу благодарить и извиняться, — упрекнул он Джемму. — Я ведь не угощаю тебя сладостями, я оказываю тебе честь.
— Прошу прощения.
— Ничего страшного. Но будь осторожна с кольцом, Джемма.
— Конечно.
— Не вздумай умываться с ним.
— Умываться? Ни в коем случае!
— Не вздумай лупить по щекам своих воздыхателей, как бы назойливы и гнусны они ни были. Камень может вылететь от удара.
— Не буду ни в коем случае.
— И, Джемма, не показывай его мистеру Ферсту.
— Почему?
— Потому что мистер Ферст истерически дрожит над любыми ценностями. А ведь красивые вещи принадлежат тем, кто способен ценить их, а не тем, кто платит за них. Ты не согласна?
— О да, конечно, согласна. Я сразу положу его в сумку.
— Можешь носить его дома, Джемма. Оно принадлежит тебе так же, как мне. Но уйти домой ты должна до возвращения мистера Ферста. Пусть Мэрион проводит тебя. Я щедрый человек, я не буду вычитать стоимость кольца из твоего жалованья. Но сейчас я хочу остаться один. Мне необходимо насладиться тишиной и одиночеством. А ты, Джемма, дома держи кольцо в надежном месте, пока я не попрошу вернуть его.
— Конечно, конечно. — Джемма порывисто поцеловала Фокса в холодные сухие губы. А он сухо и холодно улыбнулся.
Мистер Фокс, Джемма тебя любит. Да, разумеется — что и требовалось доказать.
— Джемма, не забудь одеться перед уходом, — окликнул ее Фокс.
Глава 12
Джемма делает паузу в своем повествовании. В дверях комнаты стоит Виктор. Румянец на его щеках сгустился, а подбородок, напротив, побелел. Так Виктор выглядит во время болезни или тяжелых переживаний. Голова его вдруг кажется особенно лысой и особенно лоснящейся. Лысина заметно продвинулась к ушам. Трагическая встреча недалеко. Этим утром во время мытья головы в ядовито-зеленой раковине (Виктор хотел только освежиться после ночи) он увидел в воде, как ему сначала показалось, нити морских водорослей. Пристальное их изучение подтвердило его наихудшие опасения — это были волосы. Потеря их лишала Виктора всякой возможности маскировать если не уже имеющуюся лысину, то хотя бы поредевшие виски и затылок. Открытие это было сродни ночному кошмару, страх от которого остается даже в разгар дня.
Вот вам, пожалуйста — стресс. Сегодня удар пришелся по волосяным луковицам, завтра по сердцу, по сосудам, и будьте любезны — инфаркт, инсульт, геморрой…
Осторожно, Виктор. Слишком сильно ты разогнался. Организм тебя предупреждает. Но куда же прикрепить ярлык «виновен»? Возможно, состояние здоровья нарушила резкая перемена в диете. Метания от дозированного стола долгожителей к деликатесам и яствам не проходят даром. Или все дело в резкой перемене погоды? Отец Виктора утверждал, что на переломах погоды его пациенты всегда отмечали ухудшение хронических недугов. Еще Вольтер говорил, что при северном ветре все население туманного Альбиона впадает в тяжелую депрессию, так что чашки кофе нигде не допросишься. Или причина была более серьезной — может, он утратил любовь к Эльзе, может, эта любовь хранила его от наказания возрастом, болезнями, физической деградацией? И вообще, действительно ли он разлюбил Эльзу или просто подавил свои чувства под действием ее внезапного влечения к Хэмишу, этому жалкому миллионеру, которому, кроме всемирно известных цветочных горшков и счета в банке, хвастаться нечем. У него, правда, есть Джемма. Виктор не знал, что ответить себе. Если бы вчера его спросили, что такое любовь, он, не задумываясь, ответил бы: «То, что я испытываю к Эльзе. И моя привязанность к жизни вообще». А нынче, глядя на паутину волос, осевшую на стенках раковины, он говорит: «Не знаю. Безумие, наверное. То, чем живут молодые». А вдруг это дело рук Джеммы? Вдруг это она распалила Эльзу, заманила в ловушку Хэмиша, высосала его, Виктора, жизненные силы, истерзала его разум, иссушила соки в его теле?
При виде Эльзы в обществе Джеммы Виктор недоумевает. Вот так же он беспокоился, когда видел, как Дженис и Уэнди, его жена и дочь, сидят бок о бок за кухонным столом. Сразу возникали мысли о заговорах и интригах.
— Эльза, — говорит он, — ты до сих пор не одета? Твой поезд уходит через сорок минут.
Если бы я только мог уехать с тобой, Эльза. Если бы я мог забыть гордость, амбиции и свой искаженный образ. Если бы я мог никогда не встречать Хэмиша, а особенно Джемму. Если бы я мог отказаться от своего пристрастия к старине, если бы мне было наплевать на какую-то стремянку, пусть она хоть в щепки на улице превратится. Если бы я мог принять сам факт бытия, если бы я отрекся от извечных его символов. Если бы я согласился с теми, кто твердит, что важна сама жизнь, а не ее образ. Эльза, меня затянуло в мелководные, мутные притоки человеческого существования, выбросило на илистый берег, но я все еще бьюсь за себя, а ты плывешь в чистых, прозрачных водах, плывешь по течению, мощными гребками, плывешь по направлению к бескрайнему морю. Постарайся понять меня, Эльза.
Обе женщины смотрят на Виктора.
— Если бы только мы, женщины, могли учиться друг у друга, — замечает Джемма. — Вот Виктор. Он говорит, что тебе следует делать. Ты послушаешь его? Полагаю, что да. Я надела кольцо Екатерины Великой и в тот самый момент приняла «вероисповедание» мистера Фокса. Любовь — это лень души. И брак, разумеется, тоже. Жены приносят чай палачам, армейским и полицейским генералам, пустоголовым чиновникам. Во имя супружества отменяются моральные критерии, не говоря уж о том, что жена не смеет осудить дурной поступок, который любого, кроме ее мужа, превратил бы в чудовище. Кстати, нужда в жене возникает только в связи с физиологией. Так что послушай дружеский совет, Эльза, — не уезжай на поезде.
— Но ты мне враг не меньший, чем друг, — возражает Эльза. — Почему я должна верить тебе?
— Все из-за того, что я провела ночь с Виктором, а ты с Хэмишем? — весело восклицает Джемма. — Поэтому мы стали врагами? Вздор! Наоборот, у нас появилось что-то общее.
Эльза разевает рот, демонстрируя очаровательное несовершенство маленьких, острых зубок и сочно-розовые, влажные глубины глотки.
— Черт побери, — рявкает Виктор, — закрой рот и одевайся.
— Сиди как сидела, — говорит Джемма. — Торт ждет. Сегодня у нее день рождения. Поздравляю, Эльза.
Эльза чуть не забыла об этом.
— Я не поеду на поезде, — говорит она, бледнея от усилия, с которым принимает решение. — Я останусь, пока ты не соберешься домой.
— Но я могу никуда не ехать. Вот-вот здесь будут Уэнди и Дженис. Они огорчатся, если я уеду, не повидавшись с ними. Я и так причинил им немало страданий.
— Тогда мне придется встретиться с Дженис и Уэнди, — заявляет Эльза.
— Уверена, вы прекрасно поладите, — радостно восклицает Джемма. — Не вешай нос, Виктор. Мы ведь рассчитываем на тебя. Кто же еще поддержит в нас хорошее настроение. Я, кстати, просила Хэмиша уступить тебе лестницу. Думаю, он пойдет тебе навстречу.
— Благодарю покорно, но сделку я обговорил с ним сам.
— Ах, Виктор, — вздыхает Джемма, — какой ты неблагодарный. Я старалась для тебя. У Хэмиша так много всего, а у тебя — нет. И ты оказал мне услугу, а я, к слову сказать, не гордилась, а приняла ее. Что касается Эльзы, то она просто делает мне огромное одолжение. Она уже говорила тебе?
Джемма, вероятно, имеет в виду машинописные работы, думает Эльза. Ее так и подмывает признаться, что все напечатал Хэмиш, но она сдерживается. Приписать себе чужие услуги, пожалуй, не лучше, чем переспать с чужим мужем. А здесь и заслуги, и муж в одном лице. Поэтому Эльза держит рот на замке.