Севастополь в огне. Корабль и крест
Шрифт:
Он обнял жену и сказал:
– Будет тебе, мать. На тебя дом остается. Доля казачки такая, мужей, братов да сынов с войны ждать.
– Разве только казачки? Она бабья, русская. Храни вас Христос! – ответила Ольга, перекрестила сначала мужа, потом сына и крепко поцеловала их в губы.
Биля и Яков давно уже ехали рядом по дороге, а она все стояла одна посреди двора.
У большой дорожной развилки всадники остановились.
– Здесь мне – направо, а тебе – налево, – сказал отец.
В ответ на это сын ничего не сказал.
– Ну и молчи, коли охота, – заявил Биля и направил коня направо по большой дороге.
Если бы Яков видел лицо отца и вообще был бы способен понимать его чувства, то понял бы, что не так хотел бы тот проститься с ним.
4
На небольшой лужайке среди розовых кустов скрещивались сабли. Девушка в юбке с высокой талией, в корсете, нагруднике и фехтовальной маске теснила джентльмена, державшегося напротив нее. На дорожке среди роз показалась мать Генри Ньюкомба. Это была высокая, рыхлая женщина с лицом, покрытым глубокими морщинами, но еще сохранявшим следы былой привлекательности.
Девушка сделала мастерский выпад, и кончик ее сабли ударил джентльмена в грудь.
– Туше! – торжествующе прокричала она и сдернула маску.
Это была Кэтрин.
Ее противник тоже снял маску, под которой скрывались длинные седые висячие усы. Это был мистер Крэш, учитель фехтования и преданный камердинер мисс Кортни.
Кэтрин увидела гостью и весело заговорила с ней:
– Здравствуйте, миссис Ньюкомб! Очень рада вас видеть! Подождите, пожалуйста, меня в гостиной, я сейчас! Мистер Крэш, кажется, я победила!
– Скоро мне будет нечему учить вас, мисс Кортни! Вы хоть сейчас можете отправляться в Крым, – склонив голову, с улыбкой ответил ей Крэш.
– Нет. Я туда не собираюсь!
В амбразуре окна заливались в клетке канарейки.
Миссис Ньюкомб сидела за столиком рядом с камином и рассматривала иллюстрированные издания. На рисунке, помещенном в одном из них, бравые британские солдаты в красных мундирах штыками загоняли в тайгу толстого медведя с короной на голове. На другой картинке кровожадные русские варвары целились в доблестных английских моряков, подплывающих к берегу с белым флагом.
В гостиную вошла Кэтрин, взяла с подоконника птичий корм и бросила его в клетку.
– Эти русские – настоящие дикари! – возмущенно проговорила миссис Ньюкомб. – Стрелять в парламентера, это ни на что не похоже! Кстати, где находится эта Одесса? Эти московиты совсем потеряли совесть. Впрочем, ее никогда у них и не было! Разве можно сравнить русских дикарей и этих удивительных, симпатичных турок с их богатой и древней культурой!
– Миссис Ньюкомб, эта война нужна нам. Газетчики хорошо делают свое дело. Однако по поводу турок я, пожалуй, не в таком восторге. Мне не нравятся гаремы.
– Мисс Кортни, разве можно в приличном обществе произносить такие слова? Хорошо, что мы с вами одни!
– Однако это явление существует. Что же здесь сделают слова?
– Я уже ничего не понимаю. Генри мне пишет что-то про какие-то ракеты, уверяет меня в том, что мы скоро разбогатеем. Он что-то нашел на этом своем ужасном Кавказе.
– Да, тоже невольничьи деньги.
– Ах, я была бы рада уже любым! – понизив голос, быстро проговорила миссис Ньюкомб. – Того, что присылает мне Генри, совершенно недостаточно! Я уже должна зеленщику, просто не представляю, как мне быть. Если бы Генри знал, что я вам это говорю, то он никогда не простил бы меня. Но что же делать. Мы очень высокого рода и слишком бедны для того, чтобы дешево занять деньги. Идти к ростовщикам невозможно!
Кэтрин подошла к секретеру, открыла его, взяла небольшой сафьяновый кошелек, села рядом с миссис Ньюкомб и вложила его ей в руку.
– Вот, возьмите пока! – сказала девушка. – Скоро Генри вернется с победой. Эта война принесет ему заслуженную славу! Я уверена в нем!
– Ах, спасибо вам! Скорей бы он вернулся! Мы сыграли бы славную свадьбу!
Кэтрин мечтательно посмотрела в окно.
В это время миссис Ньюкомб быстро приоткрыла кошелек, и в нем блеснули желтым золотые соверены.
Биля, Чиж, Вернигора и Кравченко ехали верхами по большой дороге в сторону Екатеринодара. Солнце, нещадно палившее весь день, уже стало красным и заметно клонилось к Западу.
Кравченко достал из кармана большой красный платок, отер лоб и задумчиво проговорил:
– Не повечерять ли нам? А завтра и въедем в город, да?
– Куда как лучше на свежем-то воздухе заночевать, чем в душной каморе с клопами, – подхватил Чиж эту тему.
– Что ж, дело хорошее. С версту еще проедем, там балочка хорошая будет, – отозвался Биля.
– Гляди, вон всадник впереди стоит. Никак нас дожидается, – сказал Кравченко, который первым выехал из-за поворота дороги.
Чиж посмотрел туда, куда тот указывал плетью.
– Да это черкес давешний! – с удивлением произнес он.
У дороги стоял Али. Как и пластуны, он был снаряжен по-походному. За седлом чернели кожаные дорожные сумки.
Черкес тронул лошадь и подъехал к пластунам.
– Здравствуй, кунак! – сказал ему Биля.
– Салам, брат мой! Да продлятся твои дни на земле. Как твое здоровье?
– Здоров. Ты лучше скажи, Али, куда это ты собрался?
– С тобой.
– В полк, что ли, хочешь поступить? Это не у вас за Кубанью, мы регулярные!
– Хочу биться с тобой рядом.
При этих словах Кравченко даже присвистнул и буркнул:
– Ну и дела!
– Глядите вперед, братья! – бросил Чиж.
У дороги стоял еще один всадник. Это был Яков. Увидев своих, он спешился, встал на колени и положил перед собой плеть.