Северный гамбит
Шрифт:
Немцы стреляли. Когда мы поравнялись с тральщиками, один из маленьких корабликов просто разнесло в клочья снарядом, предназначенным для нас. Прямое попадание в крышу первой башни, броню пробило. В башне полегли все, хорошо, не взорвался погреб. Но за нами шли десантные суда, наш приказ был принят и понят! Я и сейчас считаю, что нам не хватило чуть-чуть. Мы отвернули вправо, чтобы ввести в дело кормовые башни, чтобы было шесть стволов в залпе вместо двух, и тут под бортом взорвалась мина. Взрыв был необычно сильным — или немцы ставят мины в связке, или у нас сдетонировал погреб шестидюймовых. И «Ривендж» стал валиться на борт. Но Адмирал был спокоен, как подобает британскому джентльмену. Его последний приказ был: «Всем оставить корабль». Лишь благодаря этому многие из экипажа спаслись. И я тоже — а Адмирала никто не видел среди выживших, неизвестно, что с ним стало и как он погиб. Может быть, он так и не покинул мостик.
Болтаясь на плотиках, мы видели, как немцы расстреливали идущие за нами транспорта. Было уже совсем темно — но костры на воде хорошо различались. Затем мимо нас прошли десантные боты, набитые солдатами, нас не взяли, потому что были нагружены до предела — транспортов, с которых их сбросили, больше не было. Мы погребли к Бьяркее, этот остров был ближе. Там оказались немцы. Кого-то взяли в плен, но я и еще несколько матросов сумели спрятаться, в темноте нас не нашли. А затем на юго-западе вспыхнула стрельба, взлетали ракеты, светили лучи прожекторов — там еще не стихло, когда стрельбы и крики начались уже рядом. И мы встретили наших солдат, высадившихся уже на этот остров. Они рассказали, у Харстага была бойня, их осветили прожекторами и ракетами и расстреливали на воде из пулеметов и мелких пушек. Спаслись лишь те, кто повернул и высадился здесь.
Немцев на этом острове было мало, и они отступили в его южную часть, а затем на катере ушли на Грютейю. И мы нашли нескольких наших с «Ривенджа» расстрелянными — их сначала взяли в плен, а когда пришлось отступать, убили. Нас оказалось почти пятьсот, целый батальон, правда, вооружены были едва половина. Все, кто не десант, что-то сумели у дохлых немцев взять, вот только патронов и еды было мало.
Наши рассказали, «Белфаст» тоже погиб. Когда пытался прикрыть десант огнем. А «Шеффилд» уходил горя и кренясь, но вроде ушел. Из эсминцев, фрегатов, тральщиков тоже многие потонули, там батареи оказались с трех сторон, как в мешке; ну, а транспорты точно погибли все. Но вроде многие успели спустить боты, и мелкие группы, пользуясь темнотой, разбежались кто куда по островам — как это у русских называлось бы, «ушли в партизаны». Вот только с едой плохо, с патронами, с медикаментами — короче, будем сидеть, пока всего этого хватит, ну а после придется сдаваться. Или попробовать через пролив вплавь? Боты спрятать некуда, днем их все у берегов расстреляют. А вода холодная, не доплыть.
Решили не сдаваться — помня, как немцы относятся к пленным. Днем на соседних островах Сенье и Грютейе слышалась стрельба, но до нас у немцев руки не дошли — наверное, много таких спасшихся «партизан» было. Сидели так неделю. Господи, адские мучения впроголодь, хорошо хоть источник воды нашли. Если бы немцы высадили десант, нам всем был бы конец, потому что мы сильно ослабели — но у них, так мне показалось, не так много было людей. Меньше, чем снарядов — иначе с чего бы это им по нашему острову, когда мы сдаться в очередной раз отказались, стрелять не меньше чем шестидюймовым калибром? Или они своих солдат в прочесывании не хотели гробить, выжидали, пока мы сами сдадимся, вконец оголодав?
А затем пришли русские, сняли с острова и привезли в Нарвик. И после транспортом до Англии, домой.
Еще один документ из нарвикской папки Додсона. Несколько листков, исписанных от руки. Автор неуказан. Предположительно, черновик отчета офицера связи УСО при штабе высадки десанта, адресованный генерал-майору К. Габбинсу, оперативному директору УСО
Крайняя поспешность в подготовке операции отразилась и на действиях сил специального назначения. Кроме того, проявились межсоюзнические противоречия, совершенно неуместные в борьбе против общего врага.
Обстановка изначально благоприятствовала самому тщательному ведению разведки. Так как рыба составляла значительную долю в продуктовом рационе как норвежского населения, так и оккупационных войск, в течение всей войны, плавания большого количества рыболовных судов было обычным делом, не только вблизи норвежского побережья, но и по морю вплоть до принадлежащих Англии Шетландских островов — визиты к родственникам, контрабанда. Пресечь и проконтролировать их со стороны немцев было чрезвычайно трудно, и как результат: только в течение весны — лета 1943 года и только силы УСО успешно провели свыше сотни забросок агентов и групп на норвежскую территорию. При этом ужесточение оккупационного режима имело следствием рост симпатий среди местного населения к Англии и США.
Факт строительства немцами новых мощных береговых батарей у Харстада и на острове Энгелой был заблаговременно установлен. Однако при определении их боевых характеристик были совершенно неоправданно приняты на веру разговоры немецких солдат, что якобы одна батарея — это 280-миллиметровые или 305-миллиметровые немецкие пушки образца прошлой Великой войны, снятые с кораблей, списываемых на слом. Первое предположение казалось даже более верным, так как было известно о переводе в береговую оборону артиллерии старых броненосцев типа «Шлезиен». Вторая же батарея — это 305-миллиметровые русские пушки с дредноутов типа «Петропавловск», захваченные в 1941 году на береговых батареях в Прибалтике. Следует также отметить, что о самом существовании германских 406-миллиметровых пушек новейшей конструкции, предназначенных для так и не построенных линкоров «суперТирпиц», у союзного командования не было достоверных данных, их считали таким же блефом, как указанный в пропаганде для этих же кораблей 508-миллиметровый калибр. Потому нейтрализации этих батарей совершенно не было уделено должного внимания — какие-то меры были включены в план, но считалось, что в принципе атакующие корабли могут справиться и сами.
Согласно плану наступления на британском участке, предполагалось после Харстада не прорываться к Нарвику через узкий и извилистый проход, а высадить десанты на северной стороне полуострова, от Тенневолля до Гратангена, и пройти по суше до Уфут-фиорда. Это решение напрашивалось при ускоренной подготовке десанта, но это же и могло бы стать камнем преткновения. Так как при резком осложнении обстановки десанту оставалось лишь идти вперед, на прорыв. Но в реально сложившейся ситуации фатальным оказалось то, что и коммандос и боевые группы УСО, успешно заброшенные в район Нарвика, не выдвигались к Харстаду. Их задачей по плану должно было стать обеспечение беспрепятственного выхода высадившихся моторизованных колонн по дорогам от Тенневолля и Гратангена на шоссе, ведущее и к Нарвику, и в Швецию, с последующим соединением английских сил с американцами восточнее Нарвика и в Швеции — и, соответственно, к полной изоляции немцев во всей зоне Нарвика. Результатом же было, что в час икс весь английский спецназ оказался более чем в тридцати милях к востоку от места сражения, при затрудненной радиосвязи.
Также, со стороны американского командования была допущена легкомысленная, если не сказать преступная, недооценка противника и сложности ситуации. Не только среди солдат, но и в штабе, среди командиров, господствовало настроение: «Только покажите нам, где гунны, и мы их всем перебьем» — поскольку американцам, в отличие от англичан, за последний год не довелось испытать на суше тяжелых поражений. Значительность же выделенных сил, их отличная подготовка, вооружение, снабжение, вызывали мысль, что «мы не можем проиграть». В то же время имело место высокомерие, и даже презрение американцев к своим британским союзникам, после Гибралтара, Мальты, Египта, Ирака, Индии, в разговорах опять же не одних рядовых, но и офицеров звучало: «Британская империя уходит со сцены, как когда-то Испания», — что не могло не обижать любого, помнившего о судьбе Кубы и Филиппин. Результатом же было глупое состязание, более уместное в споре футбольных клубов: «Посмотрим, кто скорее возьмет Нарвик, мы с запада или вы с севера». И это взаимодействие, вернее, его почти полное отсутствие, было забито в утвержденный план!
Что самым фатальным образом отразилось прежде всего на действиях спецподразделений. Поскольку американцы, при всем их апломбе, не имели в Норвегии ни агентуры, ни налаженных каналов ее заброски, они милостливо уступили эту честь тем, кого презирали — англичанам. И естественно, что УСО для действий на американском участке (прежде всего против батареи на Энгелое) выделило силы и средства по остаточному принципу. Так, для разведки полосы прибоя на предмет мин и противодесантных заграждений выделили всего одну группу, которая погибла на подлодке «Апрайт», не выполнив поставленной задачи. Информация, иногда полученная из сомнительных источников, как правило, не перепроверялась, а принималась на веру. Наконец, в американских частях все командиры до уровня батальона имели подробные карты лишь своего участка высадки — вынужденные же в ходе боя выбрасываться на первый оказавшийся вблизи берег, десантируемые войска оказывались на совершенно незнакомой местности. Как выяснилось уже позже, очень многие американцы считали Лофотенский архипелаг полуостровом, по которому можно выйти к Нарвику по суше.
Совершенно не поддающейся объяснению может быть названа попытка американцев тринадцатого октября сбросить собственные группы спецназначения (если не считать причиной недоверие к британцам). Причем при ее осуществлении не было сделано различия между джунглями Бирмы и северной Норвегией. Во-первых, десант был слишком велик для «группы коммандос» — более ста сорока человек, целая рота с тяжелым вооружением (минометы). Что повлекло во-вторых — резкое усложнение высадки. Двенадцать транспортных самолетов были разбиты на три группы, идущие к цели самостоятельно — считалось, что десант, сброшенный с первой из них, должен был после сбора быстро обследовать местность, найти наиболее удобную точку для сбора и зажечь там зеленый маркер, на который будут высаживаться все последующие группы. В третьих, объем и вес снаряжения превышал все разумные пределы — на каждого человека приходилось больше ста килограмм переносимого груза. Предполагалось, что часть будет спрятана как аварийный запас на случай отхода, а часть контейнеров не найдут. План был, может, и хорош на бумаге — но никто отчего-то не подумал, что сильным ветром парашютистов и груз разбросает по большой территории. Что приземляться придется ночью, на скалы, поросшие лесом — и большое количество десантников получат травмы и переломы, без всякого воздействия врага. Что полмили по ровной местности — это совсем не то, что те же полмили, разделенные горным хребтом. Что «быстро обследовать территорию» за короткий срок до подлета второй и третьей волны решительно невозможно, как, впрочем, и найти контейнер с маркером. Что просто собраться вместе, а тем более собрать все сброшенные парашюты, включая грузовые, и найти все грузы — это непосильная задача, даже если бы весь десант остался на ногах и каким-то волшебным образом установил немедленную связь друг с другом на земле. Что управлять таким отрядом после приземления в первые часы абсолютно нереально.
Немцы же, получив сообщения от своих постов и отдельных лояльных норвежцев, действовали на удивление быстро и четко. Из-за большого разброса, численность десанта была принята за гораздо большую. Но утром четырнадцатого октября он представлял собой не организованную и боеспособную часть, а толпу одиночек, раскиданных по незнакомой местности, без руководства, без снабжения, зачастую с переломанными ногами. И что страшнее всего, немцы, знакомые с этим театром, подобные трудности хорошо представляли. В итоге, вместо тайного выдвижения на исходный рубеж и внезапной атаки, американским десантникам пришлось играть в кошки-мышки со спешно переброшенным батальоном горных егерей. Самой страшной была судьба раненых и покалеченных, превратившихся в обузу для товарищей (четверо здоровых едва могли нести одного по той местности, а ведь был еще груз!), однако и немцы по тем же причинам увечных не брали в плен, а добивали на месте. Лишь восемнадцатого октября последние из уцелевших американцев сумели перейти шведскую границу, успев подвергнуться краткосрочному интернированию, до того как воспользоваться русским гостеприимством.
Стратегическим результатом могло бы стать отвлечение у немцев одного батальона, причем наиболее подготовленного для боя на той местности. Однако гораздо больше сказалось на исходе сражения, что под удар чрезвычайных мер, принятых при отражении американского десанта, попали группы УСО на южном направлении (одна уничтожена, две отошли с потерями).
В результате во время сражения немецкие тылы остались совершенно без воздействия сил спецназначения. По причине ошибочного плана (британский участок) и совершенно неуместной американской инициативы с парашютистами (американский участок).
Из «нарвикской» папки Додсона. Капрал Тони Боумен, 28-я Пенсильванская дивизия
Мы верили, что мы — лучшие. Так твердили нам наши командиры. «Скажите нам, что — и мы сделаем это!» Символ нашей дивизии — красный кирпич, как символ стойкости, краеугольный камень. И стойкость наша в сражении должна быть такой же!
За что мы сражались? Оттого что Гитлер, которого назначили «очень плохим парнем», с чего-то решил, что лишь немцы должны быть как белые, а все прочие как ниггеры. А русские считают, что все люди белые, а ниггеров не должно быть вообще. Что, на мой взгляд, не меньший бред: скажи мне, что я равен ниггеру по уму и способностям — сразу в морду дам! Так что мы, по крайней мере в Европе (с желтомордыми и так всё ясно — а кто сказал, что ниггеры лишь черными могут быть?), должны всего лишь сказать дерущимся: «Брек!» — и взять с них плату за услуги. В первую очередь, конечно, с Гитлера — поскольку он успел очень сильно обидеть наших британских «кузенов». Ну, а русским может быть довольно будет и по-хорошему — показать глубину их заблуждений. Слышал, что не водятся ниггеры в России, вот русские и привыкли всех белыми считать. Но ведь зачем-то Бог создал людей разными? Белые должны командовать и деньги считать, ну а ниггеры — работать на белых. Что есть справедливость? Это когда все довольны — белые, что они богаты, а ниггеры, что на белых работают.
Спрашиваете, сэр, как это я с такими убеждениями, да в 28-й Пенсильванской? Так я, вообще-то, родом из Алабамы, и родители мои оттуда, а меня жизнью помотало по десятку штатов, как это у нас бывает: чемодан, поезд, автобус, сел и погнал туда, где заработок есть! А сейчас вообще в этой африканской дыре, в пятьдесят втором осел, как воевать уже староват и пораненный, повезло вот бизнес ухватить. Одни черные рожи вокруг, беседе с белыми людьми всегда рад — так что крутите свой диктофон, сэр, мне не жалко. Ведь секреты моего бизнеса здесь вам неинтересны — ну, а то, что было когда-то в Норвегии, никому не интересно, кроме вас.
Начало драки пропущу, поскольку ни черта не видел. Где-то стреляли, вроде даже потопили кого-то — мы в это время в коробке сидели, как сельди в бочке. Десантный транспорт — это вам не «Куин Мэри», цель здесь запихнуть максимальное число личного состава и чтоб кое-как перетерпели до высадки. Так что когда нам скомандовали: «Все наверх и в „калоши“ грузись!» — только рады были. Что такое «калоша» — ну вы же, как моряк, видели, наверное, на что малый пехотно-десантный катер похож? Нос широкий и плоский, там аппарель, рубка сильно к корме сдвинута — на взгляд со стороны, всё здорово на громадный башмак или калошу смахивает. А палубы нет — так что хоть воздухом подышим, и небо видать.
И тут — бабах! Прямо в куче, высоченный столб — оказывается, немцы до нас пушками доставали. Что тут началось, страху натерпелся — вот вы, сэр, можете представить, как пешеходу перейти даже не улицу, а перекресток с очень оживленным движением, когда ни светофора, ни регулировщика нет, все едут как хотят — и знают, что если тебя задавят, то ничего им за это не будет? Калоша рядом с нами, прямо под нос кораблю — и не выплыл никто! Отчего не выплыл — так на каждом из парней, как на мне сейчас, кроме винтовки Гаранд, еще ранец, подсумки, противогаз, каска, лопатка… С таким грузом в воду — так сразу на дно, будь ты хоть сам Джонни Вейсмюллер! А на мне еще рация, поскольку я был ротным связистом. Но рулевой у нас был мастер, как он уворачивался — это надо было видеть! А снаряды летят — не знаю, сэр, в кого попадало, я больше боялся, чтобы не попало в нас!
Куда плыть? Левее, милях в двух — трех, наверное — не знаю, не умею на море расстояния определять — виден берег. Но — виден, и вроде недалеко. А впереди море вдоль этого берега, и, кажется, оттуда еще и стреляют! Ну, лейтенант, что старшим у нас оказался, и велел: «Правь к берегу! Не по воде, так по суше к месту выйдем, это вернее».
Мы не одни такие — за нами сразу несколько «калош» свернуло. Ну а как большие корабли стали уходить куда-то назад, так и те, кто вначале было направился вдоль берега, повернули влево. Дошли без особых проблем — уже после я узнал, что, оказывается, в тех самых местах водоворот Мальмстрем, про который Эдгар По ужасы писал — но нам повезло, хотя качало! На берег выползли, половина от морской болезни на ногах не стоит. Однако оклемались кое-как — вот повезло, что немцы нас минометами в эти минуты не накрыли! Собрались, снаряжение проверили, пошли долг взыскивать за наши страдания — где тут немцы, кого убивать?