Северный гамбит
Шрифт:
«Жандарм» подумал — и кивнул. Мы отошли еще миль на десять к северу, подвсплыли, выпустили антенну и, после обычного сеанса связи, перешли на немецкую волну и отправили подготовленное сообщение. Никто нам не помешал, мы ушли на глубину и снова сблизились с американской эскадрой.
Шло время. Наверху уже скоро должно начать темнеть.
— Контакт, пеленг 70. Подводная лодка, «тип XXI», под дизелем!
Взгляд на планшет. Авианосная эскадра идет курсом норд, скорость четырнадцать узлов. Взаимное положение такое, что янки немца пока еще не слышат, но могут засечь уже скоро. А вот фриц отчего гонит над водой — он, похоже, амеров обнаружил и пытается выйти наперехват, погрузится за несколько миль — и бросок на аккумуляторах. Саныч прикидывает — нет, не догонит, когда выйдет на дистанцию, если амеры не повернут, то будет у них на кормовых курсовых углах. У нас положение для атаки идеальное, но нам нельзя. Ну а если подыграть? У амеров не противолодочное, а ударное соединение, им вступать с лодками в ближний бой противопоказано. Как поступит любой вменяемый командир, обнаружив вражескую подлодку почти прямо по курсу?
Быстро ставлю задачу всем. Кириллов удивлен, но соглашается: «Под вашу ответственность, Михаил Петрович». Саныч рассчитывает выход в заданную позицию. Сирый докладывает: «БЧ-5 к даче самого полного хода готова». Буров — готовы и имитатор, и патроны газовой завесы, и на всякий случай торпеды тоже; если не отвяжутся, придется топить. Ну а старший мичман (вообще-то младлей) Сидорчук, как знаток немецкого, вооружается мегафоном и кувалдой.
Смотрю на планшет. До ближайшего эсминца две мили. Ну, с богом — по «Лиственнице» командую: «Давай!»
Сделали? «Самый полный!» Хотя триста метров считается тут для лодок запредельной глубиной, попасть под какую-нибудь бомбу с заевшим взрывателей не хочется. Лучше быть подальше.
Американцы меняют курс. Весь ордер поворачивает, оставляя внезапно возникшую угрозу за кормой. А тот, самый ближний эсминец, идет полным ходом на то место, откуда он услышал… Различаем работу его гидролокатора — но мы уже пересекли прежний курс эскадры и сейчас почти в двух милях к осту, и дистанция еще увеличивается.
Интересно, что подумал американский акустик, услышав сначала удары металла о металл, а затем немецкую ругань? Если мегафон уткнуть в переборку прочного корпуса и орать погромче, то должно быть слышно и за милю для хорошей аппаратуры. Что на немецкой субмарине, затаившейся впереди, произошла какая-то авария, и офицер, не выдержав, орет на провинившегося матроса? Днем можно было перископ показать — так темно ведь, не увидят. Дать полный ход на малой глубине — если даже не заметят необычно высокую скорость, обязательно обратят внимание на шум, резко отличающийся от винтов субмарин этой войны. Врубить ГАС в активном на максимум — так нет гидролокаторов на немецких лодках, кроме «двадцать первых», а этот тип союзникам пока не знаком. Но сработало ведь!
А дальше всё вполне предсказуемо. Курс тактики, читаемый в военно-морских училищах конца века, предписывает однозначно: при обнаружении подводной лодки противника в непосредственной близости от ордера кораблей предполагается, что лодка уже выпустила торпеды. Всё соединение изменяет курс, по возможности приводя подлодку на кормовые курсовые углы, и уходит самым полным, сбрасывая глубинные бомбы (чтобы сбить цель торпедам с наведением на кильватер). Если силы эскорта достаточны, выделяется группа кораблей для поиска и уничтожения лодки. Американцы так и поступили — один эсминец спешит по пеленгу, где слышал шум, а вся эскадра поворачивает вправо, почти на контркурс, выводящий прямо на «двадцать первую». Фриц сообразил, перешел на электромоторы, значит, погрузился — мы на него дичь выгнали, теперь стреляй, охотник! А мы сбоку, параллельно, слушаем. Если ты не попадешь… а впрочем, жить тебе по-всякому до первого твоего выхода в эфир. Как только доложишь на берег о победе, так станешь нам уже не нужен живой.
Три взрыва торпед! Немца не слышим, до американцев четыре мили. Шум винтов одного из авианосцев прекратился. Второй авианосец и три эсминца быстро удаляются на зюйд-зюйд-вест, а все оставшиеся крутятся вокруг подбитого, слышна работа гидролокаторов и взрывы глубинок. Мы тем временем перемещаемся к осту, если фриц будет удирать, то как раз мимо нас. Ждем.
Снова взрыв, еще один! Не ушел немец, решил добить. Упертый, уважаю. Жаль, что не доведется тебе служить во флоте ГДР. Потому что мы тобой непременно займемся, когда ты всплывешь, решив, что всё уже завершилось. А авианосец тонет, слышны характерные звуки. Что ж, фриц, вошел ты в историю — как единственный немецкий подводник, утопивший американский авианосец. «Эссексы» вроде никто в нашей истории потопить не сумел, все они до победы дожили. Что доказывает, каким страшным оружием в битвах на море могли бы стать «двадцать первые», довелись им воевать. А ведь американцы тоже учтут — нам-то без особой разницы, а вот к встрече с нашими «613-ми» успеют подготовиться?
А ведь на «Эссексах» экипаж под три тысячи человек — это вместе с авиатехническим персоналом. И куда же американцы такую толпу денут? Легкий крейсер явно всех не возьмет, ну если только еще на эсминцы человек по пятьсот напихать, во все помещения. Вода холодная, и придется вам, янки, сейчас срочно заниматься спасательными работами, иначе получите жертв, как на «Титанике». Точно, шум винтов одного из эсминцев почти прекратился, значит, подбирает людей с воды самым малым ходом.
Решаем осторожно приблизиться. И засекаем немца. По уровню сигнала можно примерно прикинуть дистанцию; смотрю на планшет — ну и картина, фрицу лавры Ведингена покоя не дают? Первый эсминец наконец дал ход, зато второй замедлил на том же месте — значит, один уже поднял с воды столько, сколько сумел — если поднапрячься, то можно, как наш «Сообразительный» при эвакуации из Севастополя, без малого две тысячи человек, но тогда корабль не то что не боеспособен, от волны или порыва ветра опрокинется, не решатся американцы на такой риск. Второй эсминец занят спасением людей, почти без хода, а фриц явно выходит в атаку на него — это же мясорубка сейчас будет! Ну вот, еще один взрыв торпеды. И шум винтов эсминца прекратился совсем.
Американцы уходят на зюйд! Уходят самым полным. Сколько же там на воде осталось? На поверхности волна и ветер балла три — четыре, даже тем, кто на плотиках, искренне не завидую, ну а те, кто плавают в жилетах, до утра покойники с вероятностью процентов девяносто. С другой стороны, на море свои законы, и пресловутый Вединген сумел тогда потопить три британских крейсера именно потому, что они оставались на месте, занимаясь спасением людей. «В военное время командир принимает решение, исходя из тактической обстановки», — так записано в корабельном уставе.
Представляю, как те, на плотах, смотрят вслед уходящим кораблям. А если бы это наши были? Положим, я бы самой ситуации не допустил, потопив немца еще на подходе. Ну, а если всё же чисто теоретически — как разместить на лодке пару тысяч человек, повторяю, если бы это были наши? Нет, не выходит — мы морской убийца, истребитель, а не спасатель.
И что это всякие мысли в голову лезут? Может, просто устал?
— Контакт, пеленг 110. Немец всплыл, ходит под дизелем, малым. Слышны звуки пулеметной стрельбы.
На «двадцать первых» были спаренные зенитные двадцатимиллиметровки, убираемые в ограждение рубки. Так он что там, плавающих американцев расстреливает? Без всякой военной необходимости, просто чтобы по мишеням пострелять? Нет, точно не быть тебе после под флагом ГДР. И жить ты сейчас не будешь: спасать мы не умеем, зато убивать — очень хорошо.
— Михаил Петрович! — вмешивается Кириллов. — Я бы очень не рекомендовал вам этого делать. Он живым пока нужен — кто доложит, что авианосец потоплен именно немецкой подводной лодкой? Чтобы доказательства были, свидетельства всего экипажа, награды. Если же хоть какая-то информация пройдет, что мы были в этом районе в это время, у СССР будут большие проблемы. Вы знаете, что я в морские дела обычно не вмешиваюсь своей властью, но сейчас именно тот случай. И скажите, что вы будете делать со свидетелями, что немецкая подлодка была потоплена кем-то? Сами всплывете и прикажете перестрелять? Спасти их вы при всем желании не можете, а нашей стране навредите по-крупному. В конце концов, это не наши люди, и мы за них не отвечаем! Да и после такого немцы вряд ли будут в последние победные дни в плен к союзникам прорываться с боем через нас, как в вашей истории было.