Северный гамбит
Шрифт:
Зато минной и подводной опасности придавалось чрезвычайно большое значение. Тральщиков было целых тридцать единиц — «элджерины», могли исполнять обязанности и противолодочных кораблей. Кроме того, девять шлюпов, тоже при необходимости способных тралить. И двенадцать фрегатов — эти чистые противолодочники. Итого, считая еще восемь эсминцев — пятьдесят девять единиц для борьбы с субмаринами! В целом можно было считать, что эскадра была хорошо сбалансирована, даже несмотря на то что в ее составе не было ни одного авианосца — включение в состав «Аттакера» отменили в последний момент, посчитав, что его реальная ценность, с учетом малого светового дня, отвратительной погоды и состава авиагруппы, невелика — да и аварийность
Эскадра полностью втянулась в Аннфьорд. Впереди шли тральщики в два эшелона, также обеспечивая с того направления и ПЛО. За ними «Ривендж» (головной) и «Роял Соверен», строем пеленга влево. По флангам крейсера и завесы из эсминцев на случай атаки субмарин. В миле позади уже были головные суда транспортного отряда — в охранении фрегатов. Генеральный курс 170, скорость десять узлов — больше не позволяла работа с тралами. Слева острова, справа темнеет большой остров Сенье. Прямо по курсу маленький остров Бьяркея, за ним побольше и выше — Грютейя, за ними Хиннейя, там порт и поселок Харстад. Если идти мимо него, оставляя по правому борту, будет вход в Вогс-фиорд, а за ним уже Нарвик.
И вдруг залп, причем сразу накрытие, снаряды легли между кораблями ордера. Что, по-вашему, должен был решить Адмирал? Сразу и немедленно повернуть назад? От батареи, которую мы считали 305-миллиметровыми пушками прошлой войны? По всплескам трудно оценить реальную огневую мощь, неприятным открытием лишь было, что их не три, а четыре. И мы не видели, откуда стреляют — вспышки выстрелов были закрыты от нас скалами Грютейи, снаряды шли по навесной, по наводке от радара. Но противник казался вполне нам по силам. Вот только подойти чуть ближе — повышенная дальнобойность немецких пушек в сравнении с главным калибром дредноутов той войны легко объяснялась: береговые установки обычно имеют больший угол возвышения, да и ставятся не на уровне моря, а выше, что тоже дает прибавку к дальности. Но всё же у них четыре ствола, а у нас шестнадцать, для подавления должно хватить!
Потому мы не изменили курс. Придется потерпеть, неприятно, но не смертельно. К тому же ночь, немцы стреляют вслепую. Мы не знали тогда, что на батарее «Троденес» уже стоял радар артиллерийской наводки. Всего три года назад радиолокаторы были мачтами стометровой высоты, пригодными лишь для грубого обнаружения высоко летящих самолетов. А артиллерийские радары, сопряженные с СУО, в сорок третьем еще были большой редкостью, обычно же локатором лишь засекали цель, а стреляли по оптике, дающей большую точность. Но немцы сумели нас опередить, и оттого их снаряды ложились убийственно метко. И мы не могли прибавить ход, всего десять узлов. Казалось очевидным, что впереди, в проходе между Бьяркеей и Сенье, поставлены мины, и не в один ряд.
Затем в небе повисли «люстры» осветительных снарядов. И ударили еще батареи, восьми- и шестидюймовые, с соседних островов. Эскадра шла как сквозь палочный строй, или, как в сорок первом у Крита, по «бомбовой аллее», когда наш сэр Уинстон призвал флот «терпеть и вынести». Мы сражались, мы стреляли в ответ и, кажется, успешно — но до той проклятой батареи нам никак было не достать! Помню, что первые попадания были в «Соверен» — огромная вспышка на надстройке, позади трубы, затем в самую середину. Рухнули обе мачты и труба, линкор горел, но еще стрелял, а затем вдруг покатился вправо. Нам казалось, что он нас сейчас протаранит, но «Соверену» всё же удалось выправиться. Но нам казалось, что бой не безнадежен, мы принимали удары и били в ответ, корабли глубоко уже вошли во вражеские воды, шанс на победу еще не был упущен! И мы продолжали идти вперед.
И тут с тральщиков просигналили — обнаружены мины. В проливе, где мы и ожидали. И мы еще сбавили ход, чтобы не поймать бортом всплывшую, подрезанную тралом мину — теперь мы ползли под немецким огнем со скоростью едва восемь узлов, быстрее было никак. Можно было отойти назад, хотя бы из зоны досягаемости шестидюймовых — но сзади напирали транспорты, и идти под расстрелом тяжелой батареи даже лишние кабельтовы казалось выше наших сил.
Мы уже начинали догадываться, что калибр у немецких пушек не двенадцать дюймов, а больше. Но что мы могли сделать? Шансы еще не казались призрачными. Пока не погиб «Роял Соверен». Сначала он поднял сигнал «не могу управляться», ему было совсем плохо, каждый залп немцев давал как минимум одно попадание. «Соверен» уже не стрелял и горел весь от носа до кормы, и наверное, немцы могли уже не тратить на него снаряды. Помню, как кто-то из флаг-офицеров обратился к Адмиралу с предложением послать тральщики снять команду с гибнущего корабля. На что Адмирал усмехнулся и ответил:
— Мы следующие, когда «Соверен» перестанет отвлекать огонь на себя. Пусть тральщики расчищают мины. Передадите десантному отряду: пункт высадки — Харстад. Если мы не сумеем подавить эту чертову батарею, это должны сделать они.
Горел «Белфаст», получив восьмидюймовый снаряд и пару попаданий другими калибрами. Подорвался на мине эсминец «Эрроу» — то ли отнесло подсеченную тралами, то ли выкатился слишком далеко влево и угодил на заграждение. И тральщиков стало меньше — но видно было плохо, а в эфире стоял кавардак. Но нам казалось, еще немного, еще чуть-чуть… Страха не было, было упоение, ожесточение боем. Знаете, это как в футболе бежать за «безнадежным мячом».
Мы наконец входили в пролив, радуясь, что, кажется, достанем теперь эту батарею. Сейчас говорят, можно было послать вперед крейсер, или даже дивизион эсминцев — у немцев на орудиях были лишь легкие противоосколочные щиты, мы могли засыпать батарею градом шести- и даже пятидюймовых снарядов, и она не смогла бы стрелять. Спрашиваю умников, откуда мы могли знать, какая у немцев защита? Если, бы там были башни корабельного типа, мы просто послали бы легкие корабли на убой без всякой пользы. И при номинальном равенстве в дальности стрельбы, меньшие калибры имеют на предельной дистанции намного большее рассеивание, а значит, худшую меткость. Наконец, на выходе из пролива еще следовало пройти две — три мили, чтобы уверенно достать до дальнего острова. Целых две мили — это очень много, если идти по минным полям!
И тут немцы обратили внимание на нас. Первое попадание было с правого борта выше каземата, в надстройку, под острым углом. Снаряд прошел к трубе, пробил всего лишь двухдюймовую броневую палубу и разорвался в котельном отделении. Наверх вырвалось облако пара, но мы еще не потеряли ход. И немцы начали молотить нас, как до того «Соверен» — каждые две минуты залп, и почти всегда одно попадание. И это было уже страшно. Но даже тогда не было ощущения безысходности, нам всё же казалось, есть возможность дотянуться до горла врага. И Адмирал сказал:
— Сигнал десантному отряду: ваша цель — тот остров впереди. И в машину, выжмите сколько можете. Побольше этих восьми узлов.
И мы пошли вперед, догоняя тральщики. Горели, садились носом, но шли. Поняв замысел Адмирала — что мы всё, уже мертвецы. Но «к черту мины», как сказал Фаррагут на Миссисипи восемьдесят лет назад, только вперед — у нас булевые наделки по бортам, как хорошее ПТЗ, сразу утонуть мы не должны. А значит, успеем и сократить дистанцию, на которой достанем наконец до этой проклятой батареи. Теперь мы ясно видели вспышки выстрелов на северо-восточном берегу острова Харстаг. И расчистим своим корпусом дорогу от мин десантному отряду. А кто из нас после останется живым, видит Бог!