Северный гамбит
Шрифт:
Значит, решили пока «фузею» не светить? И правильно, от калибра четырнадцать-пять грохот такой, что в поселке услышат, тем более из ущелья, как по рупору. Тогда от них СВД и два «винтореза». От нас, а если пока не светиться и работать одними бесшумками? Уж больно местность подходящая — вот что бы я на месте фрицев сделал? Стреляют с фронта и слева, значит, надо подаваться туда, прижимаясь к скалам. И — перед нами, как на ладони! Ну еще чуть-чуть, ближе подойдите!
— Орел-два, от нас работа двое тихих. Орел-ноль, — а это Бородулину, — начинаешь, как только мы. Дозор твой.
Слышу ответ, готовы. Ой что будет, когда наши гарнитуры сдохнут? Но пока расклад наш, и взять всё по максимуму — святое дело.
Нет, всё ж сообразили. Дозор сворачивает с тропы и лезет по склону вверх. Но поздно уже — слишком близко подошли. В километре от цели вам надо было, и минимум две пары, по обоим сторонам. А теперь — последние секунды живете!
— Начали!
Одновременно жму на спуск — офицер у меня уже на перекрестье оптики сидит. Знаю, что Валька должен отработать по переднему пулеметчику. И тишина взрывается стрельбой с перевала. Егеря шустрые, сразу брызнули за камни, как тараканы! Наблюдаю тушки — офицер лежит, я не промахнулся; у пулемета двое, второй номер хотел по-геройствовать и схватить МГ-42, но Валька оказался быстрее; фриц со снайперкой готов — ну, Пилютин с трехсот метров точно не промахнется! Еще лежат радист, второй пулеметчик и еще двое, их огнем с перевала достало — и из дозорных один, итого минус девять, осталось семь!
Наши смолкают, ждут. Фрицы, как я и ожидал, начинают перемещаться влево (от них, а от нас вправо, если смотреть с перевала). Там Пилютину работать неудобно — ну а нам просто великолепно! Мазур, Скунс тоже в работе! Пятеро лежат — я двоих успел достать, Валька говорил, что тоже, ну, значит, кто-то из молодых промазал, или вместе по одной цели влепили.
— Здорово! — восхищенно говорит Мазур. — Мы их как вальдшнепов на охоте!
— Лежи! — одергиваю его вниз.
И пуля пролетает буквально в сантиметре от моей головы! Вот самка собаки — у них там еще один снайпер есть?
— Орел-один, он от тебя на два часа, полтораста, камень с острой вершиной! Орел-ноль, видите?
— Вижу, сейчас прижмем!
И с перевала бьют оба наших пулемета. Трассирующими, указывая мне цель. Вижу за камнем шевеление, стреляю. Туда же лупят и Валька, и Мазур со Скунсом, и даже кто-то с того склона. Пять или шесть снайперов, два пулемета — да сдохнешь же ты наконец? Нет, высовывается рука с белой тряпкой, и встает фриц. Тот из дозорных, кто уцелел.
Совершенно неожиданно гремит выстрел «фузеи», и сразу за ней щелчок СВД. Это последний, седьмой фриц, отползая назад, попал на глаза Пилютину. Осторожный был, гад — так Петр Егорыч всадил бронебойную в камень над его головой, осколки брызнули — фриц дернулся, и тут уже Булыгин не зевал. Всё, пятнадцать готовы, и один кандидат в «языки».
С перевала скатываются двое наших. И еще двое идут к тушкам на тропе — убедиться, что все готовы, собрать трофеи. Мы прикрываем — мало ли, кто-то окажется недобитым или притворившимся, особенно из пулеметчиков? Сдающийся фриц стоит на месте… а вот рука с тряпкой у него кажется странно длинной!
— Орел-ноль, у него что-то в руке под полотенцем!
— Вижу! Наших предупредил. Знакомо уже.
Двое, не доходя до немца, останавливаются метрах в пятидесяти и что-то кричат. Да, повезло же Сидорчуку с лодки, у которого батя в ГСВГ служил, так что будущий старший мичман еще пацаненком бойко шпрехал зи дойч. Мне же архисрочно надо изучать… вот только боюсь, не успею уже до победы, а там мой английский куда как востребованнее окажется. Но понять можно по действиям немца: «Встать спиной ко мне! А теперь брось тряпку!»
Немец бросает. И у него в руке оказывается граната-«колотушка» с деревянной ручкой. Будь «яйцо», я мог бы и не заметить. Но теперь у фрица шансов нет — кинуть гранату за полсотни метров по склону вверх, не под силу и олимпийскому чемпиону. И горит запал у этих «колотушек» образца двадцать четвертого года дольше, чем у наших, до шести секунд — и надо не просто разжать руку, как у нас, отпуская рычаг, а хорошо дернуть за шарик на конце ручки, воспламеняя терку, как на спичках — да еще стоя спиной и понимая, что как только повернешься, то сразу словишь пулю. Немец дураком не был — оценив ситуацию, он кидает гранату, как палку, перед собой. И поднимает руки еще выше.
Спускаюсь вниз, оставив Вальку с Мазуром на позиции — отдав свою гарнитуру. Надо же узнать, откуда эти фрицы взялись, и сколько их там еще впереди.
Немец оказался унтером. Молодой еще парень, лет чуть за двадцать, крепкий, но не перекачанный, самое то для спецуры. И оружие у него не МП, а обычный маузер-98, даже не снайперка — но стрелял метко, чуть не убил! Скунс — Серега Куницын, из местных — за переводчика, Бородулин тоже подошел. А фриц поначалу пытался качать права, вякая что-то про Женевскую конвенцию и правила обращения с военнопленными.
— Слушай, дойч, я воюю с вами уже больше года. И такого насмотрелся, что вы делали на нашей земле, считая нас за недочеловеков — что с чистой совестью могу порезать тебя на ремни, если захочу. Это вам сейчас надо конвенции соблюдать — потому что мы тех, кто с нашими зверствовал, в плен не берем. А мы имеем законное право с вами сполна расплатиться за унтерменшей! Куницын, переведи!
Вернулись наши, посланные за трофеями. Принесли два МГ-42, рацию, снайперку (жаль, оптика разбита, но ничего, что-нибудь после подберем и пристреляем), офицерскую полевую сумку, и кучу окровавленных «зольдбухов». На вопрос, были ли живые, один из бойцов показал штык «калаша». Четверо вроде дышали еще, но тяжелые, чего с ними возиться? Это немца сломало окончательно — ну вот, а еще героя из себя строил, до чего приятно иметь дело с разумным человеком, для которого дорога собственная жизнь! Что ж ты гранату хватал, чудик? Боялся, что русские будут пытать? Не будем — если, конечно, скажешь нам правду. А если не скажешь, то придется развязывать тебе язык, нам самим неприятна эта грязная работа — но надо, сам понимаешь. Вот только после тебя проще будет пристрелить — или ты сам сдохнешь, в процессе — а мы пойдем дальше. И если у нас из-за отсутствия информации возникнут проблемы — то тебе-то уже будет всё равно.
Немец стал чего-то верещать, что мы варвары, что долг Германии перед человечеством — это цивилизовать диких русских, которые по своему культурному развитию стоят ниже любого европейского народа, в германской армии много солдат с высшим образованием, вот он сам ушел добровольцем с какого-то курса Мюнхенского университета, как и многие из его товарищей, «и эти молодые люди, талантливые и утонченные, которые могли проявить себя в науке, искусстве, сливки человечества, вместо исполнения своего предназначения, должны гибнуть, останавливая натиск в Европу диких азиатских орд». И если они не выстоят, то наступит гибель европейской цивилизации, закат человечества, новое средневековье.
— Слушай, как тебя там, если такой умный, то что Геббельса повторяешь, не зная, что эти слова даже не его, а Мориса Палеолога, французского посла в России в ту войну? И сказано там было дальше про «гуннскую угрозу», это уже ваш колченогий жополиз мысль себе присвоил, да и ту переврал! И двадцать лет назад именно вы себя звали «истинно тевтонскими варварами, призванными сокрушить впавшую в декаданс Европу, как гунны Рим»! Свою историю надо знать, философ! И если ты умнее меня — то отчего я в этой войне убил уже триста ваших и живой пока, а будешь ли ты жив через час — это пока под большим вопросом? А теперь отвечай, о чем спрашиваем, и без философии — иначе будем делать тебе больно. А если сдохнешь — твои проблемы!