Северские земли
Шрифт:
Дальше ничего интересного в дороге не случилось. Ждан, правда, немного нервничал, когда маленький отряд остановился на ночёвку. Дело в том, что он уже выяснил - от Чёртова Городища до Оптиной Пустыни всего-то вёрст тридцать, если напрямую. И если бы они с утра вышли, то после обеда уже дошли бы. Но, поскольку паломники изрядно задержались из-за книжки и загадок, и вышли ближе к вечеру – пришлось заночевать в лесу. Так или иначе, а если Косолап будет пытаться зачистить хвосты – он по любому придёт этой ночью. Мальчик был уверен, что взрослые установят дежурство,
– Ой, да перестань, – небрежно отмахнулся священник. – Дурак он, что ли, одному на троих лезть, да ещё имея в мошне звонкую монету. Впрочем, хочешь – сиди, карауль, я супротивничать не стану. Тебе всё равно завтрашнюю ночь дрыхнуть, Опту во сне ждать, а вот мне – наоборот: сидеть, сон твой караулить. Так что я собираюсь нормально выспаться, а вы – как хотите.
В итоге всё получилось не слава богу – Ждан и не бодрствовал ночью, и спал с пятого на десятое. Как следствие – назавтра всё утро зевал с риском вывихнуть челюсть. Впрочем, сон как рукой сняло, когда ближе к полудню отец Алексий поравнялся с ним и тихонько сказал:
– Пришли, считай – монастырь за поворотом уже. Помни, что говорить тебе в монастыре нельзя – ни словечка, ни полсловечка. И ещё – Христом-богом прошу – не натвори больше ничего. Я и так голову ломаю, каким боком тебе кровь пролитая выйти может при получении Дара, и не придётся ли тебя кончать сразу после открытия, а если ещё что… Поэтому - молчи и не во что не лезь. Ни во что, понял? Что бы ни случилось. Если что – я сам справлюсь. Ты же видел – меня ещё рано списывать.
Ждан посмотрел на заострившееся лицо старика, который кашлял всё чаще и всё дольше, и ему вдруг до слёз стало жалко старого священника, который пусть и бодрился изо всех сил, но явно доживал последние месяцы. Смерть как будто уже поставила свою печать на его лице – мальчик, всю свою первую жизнь проведший в больницах, подобную обречённость видел ясно. Он попытался проглотить ставший в горле ком, но так и не смог, поэтому молча кивнул, и прибавил шагу, чтобы батюшка не заметил заблестевших глаз.
Ждан не знал, что там такого особенного было в Оптиной Пустыне, но выглядел монастырь откровенно жалко. В отчаяние не приводили разве что потемневшая от времени рубленная деревянная церковь да небольшая, малость покосившаяся трапезная. Впрочем, по сравнению с братским корпусом трапезная выглядела бравым молодцом – место обитания монахов покосилось настолько, что, казалось, сложится как карточный домик от первого же чиха. Монахи, похоже, боялись того же, поэтому стенки келий со всех сторон были подпёрты жердями, а то и брёвнами. Прямо виднелось ещё пара-тройка полуразвалившихся строений, судя по звукам, да доносимому поднявшимся ветерком запаху – хлев, свинарник и курятник. Ещё справа была какая-то маленькая будка, у которой с крыши безбожно ободрали всю солому. Всё это было обнесено простецкой оградой из жердей, так же изрядно покосившейся. Список недвижимости монастыря этим исчерпывался.
Больше наблюдать в окрестностях было нечего, а Ждан с Дундуком, сидючи на лавке у братского корпуса, ждали отца Алексия уже третий час. Тот вёл переговоры с монастырским игуменом – пройдошистого вида старичком с кудлатой бородёнкой, воинственно задранной вверх. Бог его знает, о чём они совещались, но, видать, о чём-то очень важным, раз саммит на высшем уровне столь безбожно затянулся.
И, главное – ни одной живой души вокруг. За всё это время Ждан не то что человека не увидел – даже собаки приблудной не пробежало.
– Вымерли все здесь, что ли? – словно откликаясь на мыли мальчика, проворчал Дундук. – Ну ладно монахи, тут всё понятно, их, небось, игумен на послушания отправил, по-нашему, по-простому – горбатиться им без передыху до самой вечерней службы. Но, блин, здесь даже мух как будто мором побило. Как бы наш поп тоже того… К начальству своему не отправился. Что-то нет его долго.
В этот момент живым опровержением из дверей выскочил отец Алексий – вполне себе немертвый, хоть и со злобным выражением лица. За ним по пятам следовал причитающий игумен, пытающийся всучить священнику найденный у разбойников «Азбуковник». Священник книгу демонстративно не брал, тогда хитрый игумен, зыркнув очами по сторонам, сунул тяжеленный том Ждану на колени и тут же отбежал подальше.
– Ничего мне от тебя не надо! – скандальным голосом вопил он. – Ни денег, ни книжки этой никчёмной. Зачем она мне? Требы читать? Так я их наизусть знаю, да и нет там никаких треб, мирская она! Ах да, там же Опта что-то такое написал! Да мало ли что он писал? Может он, разбойником будучи, и на заборе слова всякие писал! Что мне теперь – забор к себе в монастырь волочь? А к забору – калеку в придачу?
Отец Алексий молчал, но молчал злобно – Ждан за несколько лет учёбы научился определять настроение учителя с точностью до миллиметра.
– Не возьму я калеку, не-вазь-му! – ничуть не смущаясь присутствием Дундука, отчеканил игумен. – И не проси даже. У меня народу в монастыре – дюжина. Дю-жи-на! Семь монахов, трое послушников и два трудника. Считать умеешь? Столько же, сколько апостолов, только они не апостолы, а лодыри и идиоты. Одни старики, едва живые. Ну и как мне прикажешь с этой инвалидной командой хозяйство вести?
Видя полнейший игнор со стороны собеседника, он пытливо уставился на Ждана с Дундуком, но те тоже отмолчались.
– А никак! – сам себе ответил он тогда. – Загибается монастырь. Ни паломников, ни гостей, ни вкладов. Я уж забыл, когда к нам приезжал кто – вон, солому с гостевого дома скотине зимой скормили, всё равно пустой всегда стоит. Семь монахов – это вообще мыслимо или нет? Да мы с хлеба на квас перебиваемся, нам, блин, корм на зиму скотине заготавливать некому, косой никто махнуть не может, сразу валятся, а ты мне калеку подсовываешь. Да он нас, блин, что тот камень на шее – сразу на дно утянет. Корми его, пои его, зимой мёрзнуть начнёт – запун справь ему! Не-не-не!
Монах замотал головой так решительно, что тонкая шея жалобно заскрипела.
– Идите, вон, в гостевой дом – он кивнул на будку с раскулаченной крышей. – Ничего, переночуете, сейчас лето, тепло. А утром – вот вам бог, и вот порог. Явились, блин, гости дорогие с такими подарками – душегуба-калеку обезноженного взять не хотите ли? Слышь, Алексий, и варнака своего разбойничьего с собой забрать не забудь! А то вон у него морда какая бандитская, глазом зыркает – ну чистый душегуб. Порежет ещё моих старикашек, а тем много и не надо. Всё, кончен разговор. На трапезу вечернюю приходите, покормлю, чай мы не бусурмане какие, гостей голодом не морим. Всё, идите, устраивайтесь пока!