Сфера
Шрифт:
– Ты ведь знаешь, что говорил Тау, да?
В трубке громко вздохнули:
– Не исключено. Что он говорил?
– Что душа «Сферы» демократична. Что пока у всех нет равного доступа, пока доступ не свободен, свободы нет ни у кого. Это написано как минимум на нескольких плитках по всему кампусу.
– Мэй. Хорошо. «Сфера» – это прекрасно. А изобретатель «АУтенТы» – какой-то злой гений. Но сейчас все это пора притормозить. Или раскурочить.
– Да тебе-то что? Если не нравится, что ж ты не уйдешь? Я же знаю, что ты шпион. Ты работаешь на другую компанию. Или на Уильямсон. На чокнутого политика, повернутого на анархии.
– Мэй, момент настал. Это ведь отразится на всех. Когда тебе в последний раз удавалось нормально поговорить с родителями? Совершенно очевидно, что все пошло наперекосяк, а ты в уникальном положении – ты можешь повлиять на ключевые исторические события. Вот сейчас настал момент. Вот сейчас поворачивается история. Представь, что ты в Германии, а Гитлер вот-вот станет рейхсканцлером. Сталин вот-вот аннексирует Восточную Европу. Мэй, мы вот-вот получим еще одну очень голодную, очень жестокую империю. Слышишь меня?
– А сам-то слышишь, какую пургу ты гонишь?
– Мэй, я знаю, что у тебя через пару дней большое просеивание планктона. Где детки презентуют свои идеи, чтоб «Сфера» их купила и пожрала.
– И?
– Аудитория будет большая. Нам нужно обратиться к молодежи, а планктон смотрят молодые, и их много. Идеально. Волхвы тоже придут. Воспользуйся этим шансом – нам нужно всех предостеречь. Скажи им: «Давайте вместе подумаем, что означает Гармония "Сферы"».
– В смысле, Полнота?
– Та же фигня. Как это повлияет на личные свободы, на свободу передвижения, на свободу делать что хочешь, быть свободным.
– Ты псих. Я сама себе не верю, что я… – Мэй хотела договорить «с тобой спала», но теперь одна мысль об этом казалась извращением.
– Мэй, никакая организация не должна иметь такую власть, как эти люди.
– Я вешаю трубку.
– Мэй. Подумай головой. О тебе песни будут слагать.
Она дала отбой.
Когда добралась до Большого зала, там уже гомонили несколько тысяч сфероидов. Остальных попросили остаться на рабочих местах, чтобы показать миру, как работает «Демокша» в масштабах целой компании, где сотрудники голосуют за столами, с планшетов, телефонов, даже через ретинальный интерфейс. На экране показывали обширную сетку «ВидДали»: во всех уголках всех корпусов сфероиды уже изготовились. В одном из нескольких кваков Шарма объяснила, что едва будут разосланы вопросы «Демокши», возможность делать что бы то ни было другое будет отложена до той минуты, когда люди проголосуют. Ни одного квака, ни единого нажатия клавиши. «У нас тут демократия обязательна! – сказала она и, к немалому восторгу Мэй, прибавила: – Делишься – значит любишь». Мэй планировала голосовать с запястья и пообещала зрителям, если они поторопятся, учесть и их вклад. Голосование, по мысли Шармы, не должно длиться дольше минуты.
И затем на экране возник логотип «Демокши», а ниже появился первый вопрос:
1. В «Сфере» нужно больше вегетарианских блюд в столовых?
Толпа в Большом зале засмеялась. Команда Шармы решила начать с тестового вопроса. Мэй глянула на запястье, увидела, что несколько сотен зрителей прислали смайлики, выбрала эту опцию и нажала «отправить». Поглядела на экран, посмотрела, как голосуют сфероиды; спустя одиннадцать секунд проголосовал весь кампус, и результаты были сведены. 88 процентов сотрудников требовали больше вегетарианских блюд.
Пришел квак от Бейли: «Будет сделано».
Большой зал сотрясла овация.
Появился второй вопрос:
2. Надо проводить акцию «Приведи дочь на работу» два раза в год вместо одного?
Ответ стал известен через 12 секунд. Сорок пять процентов сказали да. «Похоже, одного раза пока хватает», – квакнул Бейли.
Презентация явно имела успех, и Мэй нежилась в похвалах сфероидов в зале и на запястье, в комплиментах зрителей со всего мира. Появился третий вопрос, и зрители зашлись от хохота:
3. Джон или Пол… или Ринго?
Ответ пришел через 16 секунд и вызвал бурю удивленных восторгов: победил Ринго – 64 процента голосовавших. У Джона и Пола вышла почти ничья – 20 и 16 соответственно.
Четвертый вопрос предваряли суровые пояснения:
Вообразите, что Белый дом хочет напрямую узнать мнение избирателей. И вообразите, что у вас есть возможность напрямую и мгновенно повлиять на американскую внешнюю политику. Не торопитесь с ответом. Возможно, настанет день – наверняка настанет день, – когда каждый американец сможет высказываться по таким поводам.
Пояснение исчезло, возник вопрос:
4. Разведка засекла организатора террористических актов Мохаммеда Халиля аль-Хамеда в малонаселенном сельском районе Пакистана. Надо ли послать беспилотный самолет на его уничтожение, если учесть, что возможны умеренные сопутствующие потери?
У Мэй перехватило дыхание. Она понимала, что это всего лишь презентация, но власть казалась подлинной. И логичной. Отчего, принимая решение, которое отразится на всех, не учесть мудрость трехсот миллионов американцев? Мэй замерла, размышляя, взвешивая за и против. Сфероиды в зале, видимо, тоже серьезно отнеслись к задаче. Сколько жизней спасет уничтожение аль-Хамеда? Возможно, тысячи, а мир избавится от злодея. Мэй сочла, что риск того стоит. Ответила «да». Результаты поступили спустя 1 минуту 11 секунд: 71 процент сфероидов выступили за отправку беспилотника. Зал притих.
И затем появился последний вопрос:
5. Мэй Холланд крутая, скажите?
Мэй рассмеялась, зал рассмеялся, Мэй покраснела, сочтя, что это все-таки немножко чересчур. Решила, что по этому вопросу голосовать не может, абсурдно отвечать и да, и нет, и она сидела, смотрела на браслет, а вскоре поняла, что картинка на экране застыла. Вопрос настойчиво замигал. «Все сфероиды должны проголосовать», – сообщил ей экран, и она вспомнила, что опрос не завершится, пока не выскажутся все. Какой-то идиотизм – самой говорить, что она крутая, поэтому она ткнула в грустный смайлик, подозревая, что окажется такая одна и над ней будут ржать.
Но спустя несколько секунд, когда подсчитали результаты, выяснилось, что грустным смайликом ответила не она одна. Голоса разделились, 97 процентов веселых смайликов и 3 процента грустных: подавляющее большинство сфероидов считали, что Мэй крута. Когда появились итоги, весь Большой зал заорал, и все, расходясь, хлопали Мэй по спине, и все считали, что эксперимент прошел с блистательным успехом. И Мэй тоже так считала. Она видела, что «Демокша» работает, что потенциал ее безграничен. И понимала, что надо радоваться: 97 процентов кампуса считают, что она крута. Но, шагая по кампусу прочь из зала, она в силах была думать только о тех 3 процентах, которые не сочли ее крутой. Она произвела подсчеты. Если сейчас в кампусе 12 318 сфероидов – только что в компанию влился филадельфийский стартап, который игрофицировал доступное жилье, – и все они проголосовали, значит, 369 человек скорчили Мэй хмурую рожу, сочли, что она не крутая, она другая. Нет, 368. Она тоже скорчила себе рожу, думая, что будет такая одна.