Шаль
Шрифт:
Так рассуждала мудрая, тертая публика. Авось перемелется. Они просто не знали, они просто не могли знать, что с их хозяином происходит нечто удивительное. Он становился другим человеком, мыслил и поступал уже по-другому, как и следовало настоящему хозяину. Не только своего, пусть крупного, очень крупного угледобывающего, углеторгующего концерна. Как подобает хозяину страны, в земле которой лежат его предки. Всю жизнь его они служили своей стране, своим людям. И он, Степанков, сделает все, чтобы вдохнуть жизнь в этот город. Сдохнет, а
Так или приблизительно так размышлял Степанков, замкнувшись в своем кабинете, бреясь, принимая душ. На звонки никто не отвечал: ни Мила, ни Зоха, ни Лиза.
Ближе к вечеру Зоя Павловна позвонила сама.
— Володя, здравствуйте. Вы нас совсем забыли. Да и я не звоню, боюсь надоедать. Ах, вот оно что… На родину… Проведать могилы… Да-да, это наша общая беда. Суетимся, суетимся, а о главном забываем. Володя, я просто и не знаю, как быть. Лиза хочет поговорить с вами. Она не понимает, что вы человек занятой… Я пыталась ей объяснить… Да и Милочка опять может взорваться. Вы же знаете ее характер… Ну вот, прямо трубку рвет из рук…
— Дядя Володя, дядя Володя, — детский голос громко звенел в трубке. — Я соскучилась… Мы так больше с вами никуда и не ходили… Это был самый лучший день в моей жизни. Приходите к нам. Мама не будет ругаться. Она так хорошо говорит о вас. Они с бабушкой часто говорят о вас. Бабушка, отстань… У меня трубку забирают… А я самого главного не сказала. — Похоже, у Лизы отнимали трубку, слышалась возня, упреки Зои Павловны.
В образовавшуюся паузу Степанков успел воткнуть свою фразу:
— Я слушаю, слушаю, Лизонька… Я тоже скучаю… И обязательно загляну на этой неделе…
— Не надо заглядывать… Вы завтра приходите в школу. Мы готовим праздник для родителей. Мамы нет, она в командировке, а я выступаю… Вы тогда в парке, помните, говорили, что если мне нужна будет помощь взрослого человека, то вы можете… я могу положиться на вас… Мне очень, очень нужно сейчас… положиться…
— Володя, не слушайте ее. Представьте, как это будет воспринято в школе… Посторонний мужчина. Я, право, не знала, что она такое скажет. Бредовая просьба. Я извиняюсь за Лизоньку. Она умная девочка. Поймет. Вот и она извиняется. Нет, извиняешься, Лиза! И сейчас же скажи об этом дяде Володе.
В трубке какое-то время слышались сдержанные рыдания, потом прорвался Лизин голосок:
— Простите… Я не подумала… Я думала… Мне так надо было… Простите…
— А я бы и не мог, Лизонька. У меня завтра важная встреча, далеко от Москвы. Уже и билеты на самолет есть…
Трубка противно пищала сигналами отбоя. Сердце щемило. В ушах все звенело: «Вы тогда в парке, помните, вы говорили, что если мне нужна будет помощь взрослого человека, то вы можете… я могу положиться на вас… Мне очень, очень нужно сейчас… положиться…»
А на столе лежала груда бумаг. В кармане — билет в Кемерово. Перебирая и машинально подписывая бумаги, он думал
На следующее утро он ехал в аэропорт. За окном мелькала слякотная серая Москва. Снег, как ему и полагалось в ноябре, таял, тускло блестели серые лужи.
В офисе он просмотрел свое расписание на предстоящую неделю. И отметил, что слишком много дел завязано на него. На него, единственного и неповторимого, умелого и решительного владельца своей фирмы. А как же замы? Вот, к примеру, кто бы его мог заменить сейчас? Договор готовили человек десять. Из них сейчас в московском офисе находятся пятеро. Трое явно не подходят, не способны принимать самостоятельные решения.
Остаются еще двое. Но они должны лететь вместе со Степанковым. Нет, пора перераспределять ответственность. А как бы сделал дед? Дружба с полуслепой девочкой была бы для него, пожалуй, важнее. А отец? Отец однажды сделал свой тяжелый выбор. Что-то последнее время все чаще, все чаще щемит сердце.
Степанков приехал в «Домодедово». Регистрация еще не началась. Он сосредоточенно молчал, и помощники глядели на него с недоумением.
«Все-таки Иван Васильевич будет посолиднее, чем Антон Николаев. Антон, хоть и молод, грамотен, но суетлив…» — думал между тем Степанков.
— Иван Васильевич, вы знаете, я не полечу. Назначаю вас главным. Сейчас позвоню Иванникову, предупрежу. У меня очень важные личные обстоятельства, и мне необходимо быть в Москве.
— Женщина? — Иван Васильевич от волнения выпалил первое, пришедшее в голову.
— Женщиной она будет еще не скоро. Это ребенок.
— Ну, это еще важнее, — без энтузиазма сказал зам.
— Вы к кому? — строго спросил пожилой охранник у входа в школу.
— На концерт для родителей.
— Проходите! — смилостивился страж.
Фойе после ремонта сияло не успевшим обтереться паркетом. У раздевалки на лавочке чинно сидели бабушки и дедушки, ждавшие своих малышей.
Степанков помнил, что актовый зал должен находиться на втором этаже, и поднялся по лестнице, ориентируясь на звуки музыки, доносившейся из-за дверей. Он вошел и огляделся. На сцене стоял с микрофоном кругленький смешной мальчишка. Толстый и вихрастый. Он свободно, даже несколько развязно, явно подражая кому-то из известных конферансье, вел представление.
Дети по очереди поднимались и исполняли свои номера. Девочки показали сценку из «Алисы в Стране чудес», потом собравшиеся увидели Мальвину и Буратино, мальчишки спели песню, пародируя какую-то группу. Им шумно аплодировали. Хорошенькая бойкая девочка прочитала «Вредные советы» Остера.
Степанков устроился в последнем ряду. Лиза сидела у стенки, хмуро глядя на сцену. Она не смеялась вместе с остальными детьми. Ее фигурка как будто вжалась в стену. Степанкова она не заметила, по сторонам не смотрела.