Шаль
Шрифт:
Вихрастый толстяк вышел на сцену, взял в руки микрофон:
— Ну что, все выступили? У нас было условие — для наших мам что-то показать должны все-все. Остался один крокодил в очках, — мальчишка захихикал, зал поддержал его. — Но от нее не дождешься!
Учительница, высокая молодая дама в первом ряду, не прореагировала на это заявление ведущего. Она оживленно беседовала с соседкой.
Степанков неожиданно для себя встал, прошел на сцену, взял у ошарашенного толстяка микрофон и услышал свой голос:
— Здравствуйте, дети. Если позволите, перед очередным номером я кое-что скажу вам. Помните сказку о гадком утенке? Легко презирать и унижать человека за то, что он не такой, как все. За то, что он носит очки, не такие, как у всех, например. А можно посмеяться и над тем, кто любит хорошо покушать и кому родители не успевают покупать костюмы, так он быстро из них вырастает.
В зале дружно засмеялись.
Дети с интересом смотрели на Степанкова. И по-детски раскрывшая рот учительница — тоже. Родители напряженно молчали.
— Лиза Овсянникова, выходи на сцену! — Он спустился вниз, хотел помочь Лизе подняться, но этого не потребовалось. Она быстро поднялась и успела шепнуть ему: «Я так и знала, что вы придете!» Степанков открыл крышку пианино, подвинул стул
— Что ты будешь исполнять?
— Пьеса Скрябина! — неожиданно громко и уверенно произнесла Лиза. — Первая часть!
Пока она играла, Степанков стоял возле Лизы и смотрел в зал. Дети притихли. Родители переглядывались. Учительница замерла. Раздался последний аккорд, музыка стихла. Лиза встала и поклонилась. Раздались дружные аплодисменты. Степанков отвел юную исполнительницу на место, вернулся к ведущему и снова взял у него микрофон.
— Ну что, сможешь так сыграть? Иди, играй!
— Не, я не умею, — замотал головой мальчишка, враз утратив бойкость и красноречие.
— Тогда извинись перед Лизой Овсянниковой. Прямо сейчас, с этой сцены. Нельзя унижать людей за то, что они не такие, как ты. Надеюсь, теперь ты это запомнишь?
— Лиза Овсянникова, извини, я больше не буду тебя обзывать! — потея и запинаясь, произнес парень.
Когда Степанков и Лиза покидали зал, их догнал мужчина, примерно одного со Степанковым возраста:
— Вы уж извините моего сына. Я ему дома всыплю. Я — Лукин. — Видя, что Степанков направляется к выходу, Лукин-старший буквально вцепился в его рукав: — Не обижайтесь на моего сына. Я с ним разберусь. И вот еще что: у меня по Москве сеть салонов оптики. Приходите с дочерью, мы вам что-нибудь красивое подберем. Я, к сожалению, редко бываю в школе. Жаль, раньше вас не встречал.
— Лиза, иди вниз! Я тебя догоню! — Он повернулся к Лукину: — Она не моя дочь, хотя это не имеет никакого значения. Вы же слышали, как девочка играет? Как можно такого ребенка обижать? Даже если бы она и не играла, все равно это какой-то садизм. Простите, мне пора! — И он автоматически, поскольку привык это делать, протянул свою визитку и увидел, как у родителя Пети Лукина изумленно вытянулось лицо.
В тот день Степанков на работу так и не попал. Они с Лизой поехали кататься по Москве, потом ели мороженое на Арбате. Володя позвонил Зохе и предупредил, что сам привезет девочку домой.
На следующее утро в офисе его, как и всегда, ждала электронная почта: Иван Васильевич сообщал, что договор подписан так, как и намечалось, переговоры прошли успешно, открываются заманчивые перспективы.
«Вот так!» — подумал Степанков и с хрустом потянулся в кресле.
Дверь приоткрылась. Заглянул Юра:
— Шеф, задание выполнено!
— Задание?
— Вы поручали отработать фирму Арсения Овсянникова.
— И что?
— Ну, он тот еще фрукт. Слышали про коллекторские агентства? Они взыскивают долги у злостных неплательщиков. Так у этого Овсянникова теперь такое агентство. По документам вполне приличное — «белое». А по делам — настоящее «черное». Ничем не брезгуют, чтобы за хороший процент, а то и за всю сумму выбить, в самом прямом смысле, деньги. За ними много мутных делишек числится. И покровители у них — крутые бандиты. И еще, Владимир Иванович…. Мы наткнулись на встречную проверку нашей фирмы с его стороны. Интересуется он нами… — Юра слегка помялся, вздохнул и продолжил: — Короче, вы не будете возражать насчет «стрелки»? Овсянников не возражает. Может, поговорите сами, в верхах? Мы с его братками не знаем, о чем базарить. Темы нет. Вам-то видней. А мы, если надо, поприсутствуем.
— Где и когда?
— Можно хоть сегодня. Хотите, в «Метелице» или в «Чайхане»…
— В «Чайхане», в полдевятого.
— Хорошо, шеф.
Ну что ж. Все к лучшему. Степанков планировал встречу с Овсянниковым недельки через две.
А тут с плеч долой — из сердца вон!
И Степанков, и Арсений приехали с охраной. Несмотря на то что при Арсении были явные братки, а у Степанкова — проверенные люди из силовых структур, оказалось, что они хорошо знают друг друга. Заказав легкие напитки, и те и другие заняли один столик на шестерых неподалеку от входа в зал. «Высокие договаривающиеся стороны», напротив, облюбовали место в дальнем углу, чтоб их никто не слышал.
— Что будем заказывать? — официант переводил взгляд с одного на другого.
— Коньяк, зеленый чай, — кивнул ему Арсений.
— И мне, — подтвердил Степанков, — а там посмотрим…
Арсений смотрел Степанкову прямо в глаза. Чуть-чуть усмехаясь, как обычно смотрят на человека, только что проигравшего крупную сумму. Степанков решил не обращать внимания на этот вызов, сразу взял быка за рога:
— Вот что, мы оба деловые люди. Предлагаю сделку с предварительным условием. Условие в том, что твоя бывшая жена не должна знать об этой встрече. А сделка в том, что ты оформляешь развод с Милой. С ее стороны не будет никаких имущественных претензий, в том числе и на квартиру. Даже на все то, что в квартире. Хочешь, и на личные вещи…
Арсений качнул головой: мол, ну и ну!
Степанков спокойно продолжал:
— С твоей стороны требуется только одно — отказаться от прав на дочь.
Арсений с удивлением посмотрел на Степанкова, демонстративно широко улыбнулся:
— Так ты ничего не знаешь?
— Чего я не знаю?
Арсений только улыбался и молчал. Залпом выпил коньяк. Наливал в пиалу понемногу чай, отхлебывал, снова наливал. И улыбался. Степанков с удивлением наблюдал за ним, пытаясь понять причину такого поведения.