Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
— Эй, гаджо! — прозвучало рядом, и он обернулся.
К нему подходил, сияя улыбкой, цыган, один из тех, с кем нынче утром он смотрел коней.
— Здравствуй.
— Баро велел найти тебя — хочет ещё одного коня показать.
— Кто велел? — не понял Алёшка.
— Баро рома. Большой цыган по-вашему. Григорий. Пойдём?
— Пойдём.
До таборного становища идти оказалось с полверсты. Здесь было тихо, горело несколько костров, рядом с которыми сидели не слишком молодые женщины и мужчины. Около одного народу было больше, чем возле прочих, там тоже происходило что-то вроде праздника — две цыганки, одна молоденькая, вторая постарше, плясали с бубнами в руках, а двое мужчин им аккомпанировали — один на скрипке, второй на незнакомом струнном инструменте. Тот напоминал формой виолу, но был крупнее и с длинным грифом, который музыкант держал не так, как держат скрипицу, а горизонтально, ниже груди и играл не смычком, а руками.
— Что это за инструмент? — спросил Алёшка у спутника, восхищённый мелодичной и в то же время зажигательной музыкой.
— Гитара.
Один из сидевших у костра поднялся навстречу, и Алёшка узнал «баро рома».
— Доброй ночи, гаджо, — поприветствовал тот. — Будь моим гостем.
Алёшке не слишком хотелось задерживаться в таборе, но он понимал, что отказываться нельзя, и, поблагодарив, сел возле костра. Григорий что-то повелительно крикнул, и из ближайшей кибитки выпрыгнули ещё две девушки. Вновь грянули струны, одна из молодок запела, две другие принялись плясать. У цыганки оказался низкий сильный голос, и восхищённый Алёшка заслушался, жалея, что не может запеть с нею вместе — у них бы здорово получилось! И танец, и музыка были такими пламенными, что по телу даже мурашки побежали, так и хотелось сорваться с места и пуститься в пляс вместе с цыганками. Алёшка бы и пустился, если бы не боялся, что хозяева сочтут его порыв неуважением — он же не знал их обычаев.
Немолодая, очень смуглая и горбоносая женщина подала глиняную миску с ароматной, пахнущей чесноком похлёбкой и большую лепешку. Ложку ему не дали, но исподтишка оглядев сидевших возле костра, он заметил, что их не было ни у кого. Варево оказалось достаточно густым, и вскоре Алёшка приловчился зачерпывать его куском лепёшки.
Закончив танец, женщины расселись вокруг костра — завели протяжную песню, и вновь Алёшка слушал с удовольствием. У всех троих были очень красивые голоса. Постепенно остальные тоже принялись подпевать, и он невольно подивился — и мужчины, и женщины, все как на подбор оказались певучие и голосистые.
В ночной тишине коротко прозвучал топот копыт, из чернильного мрака в свет костра въехал всадник на вороной лошади, и Алёшка вмиг забыл обо всём на свете. Конь был прекрасен! Мощный, рослый, с красивой головой и широкой грудью, он так разительно отличался от прочих крепких, справных, но неказистых видом лошадок, что казался сказочным волшебным существом.
— Я хотел показать тебе этого красавца, — сказал Григорий, поднимаясь, и Алёшка вскочил следом.
Они подошли к коню. Тот переступал на месте тонкими длинными ногами, задирал голову, густой хвост мёл по бокам. В сторону протянутой Алёшкой руки зло прижал уши.
Всадник, повинуясь приказу вожака, спрыгнул на землю и взял жеребца под уздцы. Ласково и успокаивающе приговаривая, Алёшка внимательно осмотрел коня, прощупал ноги, спину, разглядел копыта, заглянул в зубы и изъянов не нашёл. Наконец, выбрался из-под конского брюха и потрепал животное по шее. Жеребец передёрнул гривой, но зажимать уши и коситься не стал, словно признал за своего.
— Вижу, разбираешься в лошадях, — усмехнулся Григорий, внимательно и с удовольствием наблюдавший за манипуляциями гостя.
— Так я ж казак, — рассмеялся Алёшка. — С малолетства с лошадьми… Добрый конь! Были б у меня гроши, взял бы не торгуясь, а так могу только посоветовать Её Высочеству купить, а там уж, как она решит.
— Что ж, и на том спасибо, — отозвался Григорий, и они вернулись к костру. Впрочем, Алёшка садиться не стал — попрощался. Однако быстро уйти ему не пришлось — стоило удалиться на десяток шагов, как его окликнули:
— Постой, гаджо!
Он обернулся — подходила давешняя старуха, не то гадалка, не то ведьма, он запамятовал, как её звали.
— Что такое «гаджо»? — поинтересовался он: вот уже не в первый раз слышал это слово, а значения не знал, и спросить у Григория отчего-то постеснялся.
— Человек другого племени. Не цыганского, — пояснила она. — Я хочу рассказать тебе, что увидела на твоей руке. Раз уж ты снова пришёл сюда. У тебя интересная судьба…
Алёшка сунул руку в карман, вытащил алтын и протянул старухе:
— Возьми, бабуся. Не нужно мне гадать, спасибо. Я не верю в гадание.
— Ты грамоту разумеешь? — спросила она невпопад, не спеша брать монету. — Читать обучен?
Алёшка удивился.
— Разумею.
— А ежели я скажу тебе, что не верю в ваши книги, потому как сама читать не выучилась? Смеяться, поди, над тётей Зарой станешь? Во что там можно не верить — знай складывай буквы в слова… — Она усмехнулась. — Я, чаворо, ничего не угадываю, а просто читаю то, что написано на руке. Умею читать и читаю. Как ты свои книги.
— Моей матери цыганка нагадала, что она чуть ли не боярыней станет и весь хутор будет ей в ноги кланяться, а беднее и несчастнее её на свете нет…
— Твоя мать умерла?
— Нет. — Алёшка перекрестился и добавил грустно: — Надеюсь, что нет. Полгода уж о ней не слыхал ничего, не знаю, как они там без меня, может, уж вовсе по миру пошли…
— Тогда почём знаешь, что предсказанное не сбудется? — перебила старуха.
Алёшка поморщился и сунул ей в ладонь монету, но сказать ничего не успел.
— За ласку спасибо! Отказываться не стану, да только не затем пришла… Рук твоей матери я не видала, а твою рассмотрела внимательно и хочу сказать, что такой причудливой судьбы мне читать не приходилось. Ты не здешний, родился далеко отсюда…
— Тю! — рассмеялся Алёшка, отчего-то разговор его нервировал. — Шоб цэ визнать, ничего бачить нэ треба, достало чути, як я розмовляю…[102]
Но тётя Зара пропустила насмешку мимо ушей.
— Ты из бедной семьи, рос в нужде, но мать тебя любила и как могла старалась вывести в люди. Она хотела, чтобы ты стал попом. А потом ты встретил большого человека, который привёз тебя сюда… Ну что, чаворо, права я или нет?
Алёшка глядел с изумлением и молчал, но старуха, похоже, ответа и не ждала — кажется, она ни на миг не сомневалась в своей правоте.