Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
— У Розума своего допытывай, перед кем бахвалился! — выкрикнула она, в глазах заблестели слёзы.
И Мавра отступила.
— Мавра Егоровна! — Розум вновь нагнал её.
Экий безотвязный! Она сердито обернулась, готовясь сказать что-нибудь резкое, но не успела.
— Что за человек выходил вечор из этой двери? Тот, коего вы провожали?
Теперь пришёл её черёд таращить глаза.
— Я видел, как вы вывели из дворца человека. Того самого купца, коему Её Высочество давеча повелела покинуть её земли и не возвращаться.
Вот теперь Мавра испугалась по-настоящему. Как всегда в минуту опасности, мысли замелькали со скоростью пуль. Надо было срочно выяснить, что именно ему известно. Чувствуя, как от лица отливает кровь, она залепетала на манер Парашки:
— Я… Он… Он приходил ко мне, Алексей Григорьевич! С галантным интересом. Пожалуйста, не говорите о том Её Высочеству!
Ну вот, теперь он примется её шантажировать «галантным интересом» и требовать, чтобы замолвила за него слово перед Елизаветой или устроила встречу с ней… Ах как некстати!
Однако Розум сказал вовсе не то, что Мавра ожидала услышать:
— Поклянитесь, что этот человек имеет дело только до вас и не тщится причинить вред Её Высочеству! Почему-то мне кажется, что ей угрожает опасность.
Глава 34
в которой Елизавета принимает непростое решение
— Вы предлагаете мне сбежать во Францию?
Она смотрела, чуть наклонив голову на бок. Выпущенный из причёски золотистый локон мягко шевелился, движимый вздымающейся от волнения грудью. Матеуш загляделся, а поняв, куда именно смотрит, мучительно покраснел.
— Не я, сударыня, — он опустил глаза и постарался скрыть смущение, — Алексей Яковлевич.
Отчество выговорилось с трудом и не с первой попытки — как же всё-таки сложны московитские имена — это помогло преодолеть возникшую неловкость, и Матеуш спокойно взглянул ей в глаза.
Кроме порывистого движения стиснутой корсетом груди, её волнения ничто не выдавало.
— Я лишь вызвался помочь вам выехать из России, — пояснил он, поскольку Елизавета молчала, с интересом изучая его лицо.
Ни одна женщина из тех, что ему доводилось встречать, не вызывала в нём столь противоречивых и странных чувств, и Матеуш нервничал.
— Это очень неожиданное предложение. Признаюсь, оно ошеломило меня, — проговорила она наконец, и Матеуш медленно и осторожно выдохнул. — Но я не могу понять, что движет вами. Мне ясны резоны Алексея Яковлевича, но зачем вам, постороннему человеку, ничем не обязанному ни мне, ни Алёше, не другу, не родственнику, ввязываться в такое рисковое и сомнительное предприятие? Выезд из России без разрешения для любого подданного Её Величества — государственная измена, караемая смертью. Вы, хоть и не русский, в случае неудачи тоже поплатитесь головой как пособник преступников. Вы понимаете это?
Матеуш согласно поклонился.
— Поэтому, чтобы поверить вам, я должна понимать, чего ради вам ввязываться в эту авантюру. Что вы получите столь весомого от этой затеи, что согласны рисковать головой?
Это была самая уязвимая часть их с Маньяном плана, и Матеуш внутренне подобрался.
— Алексей Яковлевич пообещал мне некоторое количество денег, но, разумеется, дело не в них, — проговорил он и обезоруживающе улыбнулся. — Главное в другом. Я хочу вернуть своё дворянское достоинство! Вашему Высочеству не понять, что чувствует человек благородного происхождения, вынужденный пресмыкаться перед богатым плебеем… — При этих словах Елизавета усмехнулась, но не перебила, и он продолжил: — Уехав во Францию, вы попадёте под покровительство Его наихристианнейшего Величества, короля Людовика. И, разумеется, он не оставит вас своими милостями. И тут возможны два пути, по каким потечёт ваша жизнь. Первый: Его Величество проникнется вашими бедами и поможет вернуть то, чего вас бессовестно лишили, — трон вашего отца, и тогда вы в благодарность поможете мне занять достойное место при дворе, вашем или моего короля, не важно. И второй: Его Величество при всей симпатии, что испытывает к вам как своей багрянородной сестре, не станет радеть за ваши державные интересы, а лишь даст вам защиту и убежище. В этом случае по вашему положению и несравненной красоте вы займёте достойное место при дворе Его Величества и опять же сможете ввести меня в высшие придворные сферы если не как дворянина, то хотя бы как негоцианта и поддержать моё дело. Особа вашего положения и вашей внешности во Франции обречена на то, чтобы сделаться законодательницей мод, а я, если помните, торгую именно тканями.
И он поклонился со всем возможным почтением. Елизавета грустно усмехнулась.
— Вы выпустили из виду третью возможность: нас с вами арестуют на границе и тогда и вы, и я окажемся на эшафоте.
— Я не стану говорить за Ваше Высочество — за вас скажут ваше сердце и кровь вашего отца, а что до меня, двум смертям не бывать, а одна рано или поздно настигнет всякого человека. Мои братья служат королю, воюют, рискуют жизнью, и лишь я из-за прихоти судьбы вынужден корпеть над счетами и щёлкать костяшками абака[138]. Помочь Вашему Высочеству — неплохая возможность сыграть с Фортуной ва-банк, как говорят игроки. Ну а если сорвать банк не удастся, я во всяком случае буду утешаться тем, что жизнь моя была наполнена не только скрипом гусиных перьев и стуком псифоса[139].
[138] Абак — счётная доска, применявшаяся для арифметических вычислений в европейских странах, в частности во Франции. Аналог русских счётов.
[139] Псифос — камешек, составная часть абака. При помощи камешков велись арифметические вычисления. Аналог костяшек на русских счётах.
* * *
В канделябрах горели свечи — много свечей, — и в спальне было жарко, как в бане. Мавра стёрла со лба испарину — или не от жары она выступила?
— Лиза, сие безумие!
— Безумие, — согласилась Елизавета и улыбнулась.
— Алексей Яковлевич с глузду поехал и ты следом?
— Вот и получится пара скорбных головой — чем не семья? Подумай только, Мавруша, как бы это было славно — поселиться где-нибудь на юге Франции. Мне сказывали, там тепло и растут виноградники, зимой не бывает морозов, а люди веселы и приветливы…
— Люди везде одинаковы, — вставила Мавра. — Никто не станет помогать просто так, и если к дереву в лесу привязан поросёнок, значит, в кустах сидит охотник с карабином и ждёт того медведя, что придёт полакомиться на дармовщинку…
— Или в Венеции, — продолжала Елизавета, не слушая её. — Дивный это город, весь на каналах стоит, там на каретах вовсе не ездят, а только на ладьях, и кругом вода, вода…
— Комарья, небось, тучи. — Мавра фыркнула. — И хорошо, коли просто кусаются, а не гнилую лихорадку разносят…
— Купить небольшое поместье. — Елизавета мечтательно улыбнулась своим грёзам. — Алёша станет служить, а я растить детей…
— А жить на что будете? На подачки Людоедовы? Службой, поди, не больно-то раздобреешь… Ты блаженная просто! То птицы небесные не сеют, не жнут, не собирают в житницы[140], а человеку кров и стол надобен. Кому ты там сдалась? Или, полагаешь, французы тебя на руках носить станут?