Шальная звезда Алёшки Розума
Шрифт:
— Лучше в скудости, чем в вечном страхе… А кабы батюшка жив был, может статься, Людовик мне бы мужем стал. Так неужто он в помощи откажет? Не называй его Людоедом… И пускай никому до нас дела не будет, зато никто не ворвётся среди ночи и не увезёт мужа в Сибирь только за то, что я его люблю…
Глаза её внезапно налились слезами, и у Мавры жалостливо заныло сердце.
— Ну почему я не могу быть просто женщиной, любить, идти под венец, рожать детей? Что за проклятье такое на мне?
— Не проклятье, голубка, благословенье Господне — царская кровь.
— На что мне этакое благословение, если мои сенные девки счастливее меня?! — Она сердито топнула ногой и вытерла глаза тыльной стороной ладони.
— У всякого свои горести, — вздохнула Мавра. — И всякому свой крест даден — неси и на чужой не засматривайся, это только кажется, что он легче, а взвалишь на себя, и, может статься, он тебя вовсе к земле пригнёт…
— Что делать, Мавруша? — жалобно проговорила Елизавета. — И решиться страшно… А не решусь, так после не прощу себе вовек…
И все разумные доводы, готовые слететь с Мавриных уст, замерли на них — так грустно прозвучал голос подруги.
— Другого пути нет, — продолжала та. — Ему не позволят быть со мной. Дражайшая сестрица не позволит. За что она так ненавидит меня, Мавруша?
— Понятное дело, за что, — усмехнулась Мавра горько. — За то, что молодая, красивая, за то, что мужи по тебе с ума сходят. Она своего Бирена от себя ни на шаг не отпускает и знает, что, кабы не была герцогиней[141], он бы в её сторону и не взглянул. А за тобой кавалеры шлейфом… Вот и ярится.
Елизавета прилегла на пышную кровать, Мавра следила за ней с беспокойством. Воцарилось молчание. Тикали часы над туалетным столиком, медленно плыла по кругу ажурная филигранная стрелка. Шло время, лицо Елизаветы неуловимо менялось. Лоб между бровей прорезала складка, губы сжались, заострился и сделался жёстче рисунок скул, а глаза заблестели сухим недобрым блеском.
— Я уеду во Францию, — сказала она, поднимаясь. — И будь что будет. Ты молись за меня, Мавруша.
[140] Цитата из Евангелия от Матфея (Мф 6:26)
[141] До вступления на российский престол Анна Иоанновна была герцогиней, вдовой герцога Курляндского. А Иоганн Эрнст Бирон, или как он изначально звался, Бирен, служил при её дворе.
* * *
В знакомом кабаке нынче было малолюдно. Посетитель, до глаз закутанный в епанчу, оглядел тёмное грязное помещение и сразу же заметил в дальнем углу знакомую высокую фигуру с кружкой в руке. Подошёл и молча сел рядом.
Покуда вокруг суетился кабатчик, расставлял нехитрую неаппетитную снедь, щербатую, заскорузлую от множества рук посуду и жбан с пивом, молчали. Но едва он отошёл, собеседник вскинул глаза, мелкие морщинки придавали его взгляду обманчивое добродушие:
— Ну, дружочек, я пред вами, аки лист перед травой, стоит лишь свистнуть. Чем разутешите старика?
Человек под епанчей поёжился, хотя в кабаке было смрадно, дымно и душно.
— Цесаревна Елизавета собирается сбежать во Францию, — тихо сказал он.
Глаза пожилого по-рысьи блеснули.
— Откуда сии сведения? Вам удалось войти в её ближайший круг и стать доверенным лицом?
— Нет. Елизавета откровенничает только с Маврой, но я умею тихо ходить, смазывать салом дверные петли, чтобы не скрипели, знаю, куда выходят проходы подклета и имею хороший слух.
— Вы вообще таите в себе бездну разных талантов, дружочек, — усмехнулся собеседник. — Рассказывайте всё, что удалось разузнать.
— Она получила письмо от своего любовника, того, что в сослан Ревель. И он предложил ей бежать под защиту короля Людовика.
— Вот ведь затейник, — усмехнулся пожилой. — Невмоготу ему, видать. Ах, женщины, женщины, что вы с нами делаете… Даже умудрённые мужи головы теряют ради ваших прелестей, а уж скудоумные щенки, вроде Шубина, так и норовят на дыбу угодить… Простите, дружочек, сказывайте дальше, я вас слушаю.
— Шубин пересечёт границу сам, а цесаревну тайно вывезет французский купец, который вызвался им помочь. Не то выправит ей документы руками своего поверенного, не то провезёт через заставу внутри сундука с двойным дном — как получится. На ближайшем постоялом дворе они с Шубиным соединятся и отправятся вместе в Париж.
— В Париж, значит… — Пожилой хмыкнул. — Ну-ну… Там, куда он у меня отправится, до Парижа, аки до звезды Плутония. Камчатка ближе будет. Благодарствуйте, дружочек, позабавили старика, не напрасно по слякоти старые кости студил.
— Вы обещали помочь мне…
— И помогу, дружочек, беспременно помогу. Как только возьмём на границе Её Высочество, там можно будет обратиться к Её Величеству с вашей бедой. Я чаю, для такой радости она вас милостями не оставит. Но прежде вы должны разузнать маршрут, каким поедет Елизавета, а то, ежели в Европы её упустим, сами отправимся соболей считать.
— Для чего же так рисковать? — Человек в епанче передёрнул плечами. — Отчего не взять Шубина и Елизавету прямо теперь?
— И что мне с ними делать прикажете? — усмехнулся пожилой. — Шубина я, положим, допрошу, а ну как не признается? Тогда что? Цесаревну на дыбу поднимать?
— Мне помнится, царь Пётр именно так и поступил с сыном, который за границу сбежал…
— Так на то он и отец — сам родил, сам убил, да и Алексей Петрович, Царствие ему Небесное, не в помыслах измену учинил, а на самом деле утёк. Пётр Андреич тогда долго его искал да назад выманивал. Нет, дружочек, преступницу надобно брать после того, как она станет преступницей и уж отпереться не сможет. Так что расстарайтесь и разведайте мне, когда и каким путём они поедут.
— Хорошо, я попробую. — Человек в епанче вздохнул и залпом опрокинул кружку, которая во время всей беседы так и стояла перед ним непочатой.