Шальные миллионы
Шрифт:
— Сегодня возьму подарок, а завтра…
— Завтра ничего не будет, — парировала Нина. — Приставаний, что ли, боишься? Не будет он к тебе приставать. У него гарем самых лучших, ослепительных красавиц. Они в Варне под наблюдением мамок и врачей. И мой слюнявый Борис, и Малыш сверхдорогие номера за собой держат. В этих номерах по пять-шесть комнат, дорогая обстановка, штат обслуги, — по пятьсот долларов в сутки за них берут. Вчера Борис, оглушенный гашишем, проболтался. Там девочки шестнадцатилетние, семнадцатилетние — нецелованные на коленях у них сидят. Не бойся за свою невинность, запирай катер и прячь ключи подальше.
Анна хотела спросить, почему же он делает этот подарок, но решила не пускаться в щекотливые расспросы. Завтра она снова выйдет в море, а там видно будет.
Эпизод с отравленным соком сильно повлиял на психику Иванова-старшего, он заметно помрачнел, меньше разговаривал, и только завидев Нину, оживлялся. К Анне он почти так же привязался, как и к Нине. Отметил в ней одну особенность: ее красота, хотя и была несомненной, не так бросалась в глаза, как демонстративная яркость Нины. И фигура ее не была классически совершенной, но стоило к ней приглядеться, узнать ее поближе, и вы подпадали под сильный магнетизм ее обаяния. Вы даже удивлялись, что не сразу ее поняли и разглядели. Ее лицо хранило черты детской простоты и наивности, а ямочки на щеках при каждой улыбке резко обозначались, воспламеняя в глазах и на лице приметы сердечной доброты и нежности. В ее фигуре, слегка полноватой, не было изящной легкости, но все дышало необыкновенной женской прелестью. С ней было интересно разговаривать: знание простонародной жизни причудливо сплеталось в ее речи с неожиданностью и остроумием своих собственных суждений.
Силай Иванов изъявил желание прокатиться с ней на катере. Хотел было пойти в кают-компанию, но Анюта сказала:
— Садитесь со мной в рулевую… Если хотите.
— Но разве с нами никого не будет?
— Нет, мы поедем вдвоем.
Силаю это очень понравилось, и он с радостью занял место в рулевой кабине.
Анна точным маневром на тихом, почти бесшумном ходу вывела катер из канала и взяла курс на северо-восток, в сторону Констанцы и России, отвернув катер от солнца, чтобы красные утренние лучи его не били в глаза и не мешали созерцать золотую рябь тихого моря, необычно глубокую даль горизонта, не подернутого еще тонкой кисеей полдневных испарений.
— Идем домой, в Россию, — сказала Анна, показывая на компас.
— Вы уже соскучились по дому?
— Да, очень.
— Дома еще наживетесь. Поживите тут, у нас, около моря.
Они помолчали. Было очень тихо, глухой рокот мотора почти не достигал закрытой кабины. Силай смотрел на руки Анюты, лежавшие на полумесяце руля и думал: «Как легко ведет она катер». Он думал также о Родине, которой нет у него и которая есть у нее, этой простой и умной, и очень красивой девушки. Завидовал Анне: свобода, свобода… Что может быть тебя дороже?
— Что бы вы делали, если бы у вас было много денег?
— Не знаю, — простодушно ответила Анна. И повернулась к Силаю. Взоры их встретились. Серебристо-серые лучистые глаза Анюты! Не один парень сжег свои крылышки в их ослепительных лучах. И Силай, встретившись с ними так близко, словно заглянул в колодезь, где жила тайна всесильной женской красоты.
— Что с вами? — совсем уж с детской наивностью спросила Анна, видя минутное замешательство Силая.
Он улыбнулся. Отвел взгляд.
— Ничего, Аннушка. Я вспомнил свою родину, — я ведь тоже в некотором роде казак, жил на Хопре между Ртищевом и Беково.
— Да? Как здорово! Это ведь совсем недалеко от нас, — поедемте к нам на Дон, а там я вас повезу на автомобиле к вам, на родину. Я очень люблю путешествовать!
Вспыхнула как искра в груди Силая мечта о таком путешествии, но и тут же погасла. Уронил на грудь голову, задумался.
— Что же вы молчите? Я приглашаю вас. Мой дедушка будет рад вам, поживете у нас, а потом и к вам поедем!
Голос Анны был полон энтузиазма, в нем кипел молодой задор, энергия. И щеки ее разрумянились. И ему передался ее порыв. И он бы готов полететь с ней на крыльях, — хоть сейчас, в ту же минуту. Но сказал глухим, упавшим голосом:
— Спасибо, милая Аннушка. Я и рад бы, но не могу. — И неожиданно вырвалось: — Я ведь преступник…
Анюта вздрогнула, как от удара. Повернулась к нему.
— Чтой-то вы на себя наговариваете? Вы не похожи на преступника, да и, как я слышала, вы не поладили с нынешним правительством. И только! Вы больше так не говорите, Силай Михайлович. Мы с Ниной очень вас любим, как родного, а что до нынешнего правительства, так его в России все честные люди проклинают.
Силай взял ее руку и прильнул к ней щекой. И долго не отпускал. И слезы радости и благодарности к этой прекрасной девушке лились у него по щекам. И он не стыдился своих слез. А только тихо повторял:
— Спасибо, Анюта, спасибо тебе, родная… — потом отпустил руку, справился с волнением. — Вы мало чего знаете о моих делах, но ваше сердце вас не обманывает. Я действительно никакой не преступник, а по доброте своей и простоте сделался игрушкой в руках могущественных темных сил. Я только здесь узнал, что на мое имя в иностранных банках положены миллиарды. Но я найду способ вернуть их моему народу. Мне не нужны большие деньги, и я не хочу умереть преступником.
— И верно! Я на вашем месте поступила бы точно так же. И не казните вы себя, дорогой Силай Михайлович. Не удастся вам уронить себя в моих глазах и в глазах Нины. А уж она-то любит вас как отца родного.
— Спасибо, спасибо. Какое счастье для меня, что вы ко мне приехали. Одного боюсь: что бросите меня, уедете.
— А мы вас не бросим. И не уедем. Хотите прокатиться на скорости?
— Очень хочу! Какой же русский не любит быстрой езды!
Анна подала вперед ручку газа, мотор ровно, но быстро набирал обороты, и катер, точно подхваченный невидимым богатырем, в считанные секунды набрал скорость.
— Не страшно вам? Хотите быстрее?
— Хочу, Аннушка, хочу! — кричал ей в ухо. Включила турбину. И дала ей большие обороты.
Катер подрагивал, будто по днищу кто-то ударял его палкой. Нос поднялся высоко. Лишь задней своей полоской «Назон» касался воды.
— Бог мой! Какая же это скорость? — бормотал Силай, но Анна его не слышала. Всем существом своим она слилась с катером, улавливала все его движения, слышала ход и вовремя снимала опасные напряжения, — и довела его до той черты, где уже не было видно, несутся они по морю или летят по воздуху, — по сторонам тянулись полосы неясного происхождения, — то ли морских испарений, то ли мельчайших капель, вздымаемых гонимой «Назоном» воздушной волной, — звуки, скорость, пространство — все слилось в единую песню движения, и сердце, слушая ее, сладко замирало.