Шаманский бубен луны
Шрифт:
— Значит, вопросов нет? А у меня есть. — Риата Георгиевна сложила руки лодочкой.
Все напряглись. Директриса продолжила пилить дальше. Ох, если бы она знала, в какой конфликт она погружается, то наверное бы перемотала пленку на сотню тысяч кадров назад, и вообще не заходила в класс «Б» ни за какие бонусы и привилегии. Короче, она вляпалась по уши.
— Ваш класс категорически отстает по оплате марок.
Класс загудел мелким ульем.
— Да, да, — подняла она руку, пытаясь остановить нарастающее недовольство. — И я бы хотела особо обратить внимание Мурзиной на это безобразие. Мурзина, вы как член Совета дружины должны противостоять этому беспределу.
С какого перепуга к ней такие претензии? Ася страшно осерчала на директрису. Разве мало она делала для школы, рисовала стенгазеты, на переменках бегала по дворам, после школы с пионервожатой ходили по домам двоечников и прогульщиков, не пропускала заседания Совета дружины, где ее присутствие воспринималось соплячеством. Всем верховодил десятиклассник Гришковец со своими друзьями. Особенно куражились над кандидатами в комсомольцы. Задавали вопросы, конечно, про пять орденов комсомола, принцип демократического централизма, заветы Ленина.
Как повяжешь галстук,
Береги его:
Он ведь с красным знаменем
Цвета одного.
А под этим знаменем
В бой идут бойцы,
За отчизну бьются
Братья и отцы…
Цитировал стихи Степана Щипачева один из приспешников Гришковца Казначеев и добавлял кандидату вопрос на засыпку.
— Что означают три конца пионерского галстука?
— Символизируют триединство КПСС, ВЛКСМ и ленинской пионерии, — немедленно рапортовал кандидат и неизменно проверял на шее свой алый галстук из ацетатного шелка. Не дай Бог забыть в кармане, после физ-ры такой грешок водился за всеми.
— У тебя есть вопросы? — оборачивался к Асе Казначеев и сводил глаза к потолку от ее типичного старорежимного интереса.
— Скажите, пожалуйста, какую книгу вы сейчас читаете? — тихо гнусавила Ася.
Раньше кандидаты буксовали, а теперь отвечали четко, видимо срабатывало сарафанное радио, из уст в уста передавались заготовки ответов. Все как один читали Павла Корчагина «Как закалялась сталь», Михаила Шолохова «Поднятая целина», Леонида Ильича Брежнева «Малая земля». Редко кто выходил за границы школьной программы и называл другие книги. Однажды услышала про «Собачье сердце», запомнила, спросила у школьной библиотекарши. По тому, как она вздрогнула и торопливо стала отказываться от этой книги, поняла — книга под запретом. Значит, против советской власти. Раз против, не о чем и переживать. Зря она проголосовала за кандидата, который читал «Собачье сердце».
— Мурзина, — вновь позвала директриса, — встаньте, пожалуйста.
Пока Ася выползала из-за парты, Риата Георгиевна продолжала доносить подопечным коммунистическую мантру.
— Костер нашего огня должен охватить очистительным пожаром социалистической революции все пять континентов мира.
Проклиная свою общественную отзывчивость, Ася выступила в проход.
— Пожалуйста, объясните такую несознательность класса. — Директриса сквозь очки уставилась на Асю.
Ася оглянулась. Ни одного живого, поддерживающего взгляда, словно ей позволяли сдохнуть одной. Парфенов и вовсе злорадно сжал кулачки, Бородулина уткнулась лицом в ладони, и видно, что куражилась в смехе, Рита читала учебник, так усиленно и крепко, аж пальцы побелели. Везде бездушная пустыня. Сразу понятно, что никто не поддержит.
— Ну же, — подталкивала директриса, — что скажем про марки?
— Нет у нас долгов по маркам, — промямлила Ася и покраснела, словно совершила что-то постыдное и аморальное.
— Ну как же?! — встряхнулась Риата Георгиевна, будто получила пощёчину. Открыла папку, вытянула исписанный лист бумаги. — Вот у меня тут все записано. Девятый «Б»: Куба — рубль двадцать, ГТО — три сорок шесть, ДОСААФ, Вьетнам — вообще ни копейки не собрано.
— Как не собрано?! — возмутилась Ася. Она точно помнила свои три монетки по десять копеек, нагретые потной рукой до кипятка, так жалко было с ними расставаться. — Я сама лично заплатила тридцать копеек за ДОСААФ, Сковородкина заплатила, Шилков заплатил, я видела.
— Мурзина, не ври! — приказала директриса, но совсем как-то неуверенно.
И тут Ася завелась.
— Да чо не ври! Да не вру я. Фигову кучу заплатили, меня мать уже с костями сожрала. Говорит, что кроме «Дай! Дай! Дай!» я других слов не знаю: то на марки, то на флажки для парада, то на комсомольский значок. Вообще денег не дает, говорит, что я ее обманываю, даже на работе она платит меньше, чем я таскаю в школу. И вообще, когда мы поедем в Пермь на экскурсию?
— Какую экскурсию? — напряглась Риата Георгиевна. — Куда это вы собрались? В планах школы нет никакой экскурсии в Пермь.
— Может, в планах школы и нет, а в нашем классе есть, мы еще в сентябре сдали по пятнадцать рублей на экскурсию и четыре рубля на поезд.
Риата Георгиевна переглянулись с представителем Гороно, та кивнула и они спешно покинули класс.
В классе наступила тишина.
— Подставила директрису, — хехекнула Бородулина. — Класснуху подставила. Тя щас из школы попрут за предательство. И правильно, а то не фиг всяким кошелкам быть тут. А еще член Совета дружины… иуда…
Да, блин, достала! От каждого слова Бородулиной было больно. Почувствовала, как переполняется молниями и даже представила, как за шкирку вышвыривает Бородулину в окно третьего этажа, и уже качнулась в ее сторону.
— Я же говорила вам, что она доносчица, стучит директрисе и класснухе!
— Ну ты и дура! — все-таки не удержалась Ася, стала подниматься из-за парты.
Бородулина, как ошпаренная, вскочила, вжалась между окном и партой, шпагой выставила ручку, замотанную синей изолентой. Изолента Асе напомнила отца, это остудило пыл. Оглянулась на Людмилу Васильевну, ждала от нее поддержки. А та уставилась в окно, словно перед школой высаживался инопланетный десант.
Видимо, все-таки почувствовав тяжелые взгляды учеников, математичка нервно повела плечами, мелко задрожала, на шее появились красные пятна. Шуганная она стала в последнюю пору, почему-то пожалела ее Ася. Все время напряженная, дерганная, словно пропускает через себя высоковольтный ток. И Ася была права. Уже давно внутри у учительницы, как в трансформаторной будке, что-то гудело, искрилось и пугало долбануть или убить, и не делало ни того и не другого. Лучше бы ее саму давно разорвало на части, мечтала Людмила Васильевна, потому что она уже не в силах работать в этой дебильной школе, где учатся одни предатели и говнюки. Шелковое платье вдруг стало холодным и неудобным, как жабья кожа. Господи, когда же это закончится, вопрошала она у неба и принимала беззвучный ответ: — Никогда!
Людмила Васильевна собралась с силами, подошла к доске, взяла мел:
— Сегодня мы начинаем производные…
Прозвенел звонок и свернул тему производных в ноль.
По расписанию последним уроком был английский. Можно было сразу сбежать, но сегодня Ася не рискнула, где-то далеко в душе сработала чуйка, что на сегодня хватит экспериментов, сегодня она соблюдет ритуал и свалит только после пятнадцатиминутного ожидания.
Странно, но на перемене в класс английского языка вошла дама аристократической внешности. Настоящая русская красавица, высокая, статная, с длинной русой косой. Озарила класс улыбкой, представилась.