Шаманский бубен луны
Шрифт:
Вскоре разошлись: Шилков двинул к кинотеатру, Ася свернула в музыкалку. Скинула пальто в раздевалке, по деревянной лестнице вспорхнула на второй этаж, словно по переходу, перешла к следующей, спустилась к классу сольфеджио. С трудом уселась за одноместную парту, как муха прожужжала домашнее задание, вновь словила ледяной взгляд училки, быстро ретировалась к Екатерине Алексеевне. В кабинете было пусто, окно открыто — это странно, на улице довольно прохладно для инструментов. Затворила окна, открыла крышку пианино, одним пальчиком сыграла «собачий вальс», грохнула крышку на место, посмотрела на часы, Екатерина Алексеевна опаздывала больше чем на пятнадцать минут. Ася заглянула в учительскую, заметила только педагога по фортепьяно, отвратительная тетка, однажды так наорала на Асю, что заставила плакать. Больше Екатерина Алексеевна ее не приглашала, сама аккомпанировала. Ася вернулась в класс и следом сразу проявилась Екатерина Алексеевна, с опухшими от слез глазами, с ледяными движениями. Трясущимися пальцами откинула крышку пианино, на полочку вверх ногами поставила ноты, села на стул и пропала. Пропала в каком-то оцепенении, недоступном измерении. Она открывала рот, шлепала губами, видимо, что-то там проживала, разговаривала с потусторонними силами.
— Ектрина Ликсевна, — Ася в шутку иногда сокращала ее имя.
— Да-да, — наконец вынырнула она из пропасти, — врачи сказали, что все хорошо, он сам все им рассказал, все, понимаешь… сам. — Последние слова говорила жизнерадостно, словно эти слова были чудодейственным лекарством от ее хвори, — сам… это все случайно… врачи сказали, успели вовремя.
Ася ничего не поняла, взяла домру, медиатором дала тремоло «жил отважный капитан, он объездил много стран…».
Последовал аккомпанемент Екатерины Алексеевны.
— И не раз он бороздил океан… — начала мурлыкать Ася. — Раз пятнадцать он тонул,/ Погибал среди акул,/ Но ни разу даже глазом не моргнул./ И в беде, и в бою напевал он всюду песенку свою. /Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка это флаг корабля…
— … бля! бля!бля! — забила по клавишам Екатерина Алексеевна, потом стукнулась лбом о панель пианино и застонала, слезы водопадом обрушились на клавиши.
В класс ворвалась педагог по фортепьяно и баянистка.
— Иди, иди, — стала они выпроваживать Асю и одновременно успокаивать Екатерину Алексеевну.
— Да что случилось? — Стала выкручиваться Ася из цепких рук баянистки. — Это она из-за того что я не могу сыграть «Капитана»? Так выучу, скажите, чтобы не плакала. Екатерина Алексеевна, не ревите. Пусть не плачет, я уйду из музыкалки, чтобы вам не было за меня стыдно.
Екатерина Алексеевна подняла голову и уставилась на Асю обалдевшими глазами.
— Что ты, что ты, дурочка. У меня Василек попал под машину, вот скорая увезла.
Ася уронила домру. Сухо треснула деревяшка грифа. Ася не заметила. Она не желала слушать эту чудовищную историю про Василька. Эти дуры специально придумали гнусь против нее. Эта такая изощренная месть за бездарность и непослушание. Гадины! Могли бы придумать что-то менее болезненное. Ася была уверена, что с Васильком, с этим ангелочком в бледных кудряшках, ничего не может случится плохого. Он в этот мир пришел для счастья родителям, на радость окружающим. С детьми вообще никогда ничего не может происходить плохого, — в этом Ася была уверена на все сто процентов. — Вот ведь отродье, — бухтела Ася, уходя из музыкалки, ладно бы пианистка мстила, но как Екатерина Алексеевна могла опустится до такого откровенного мракобесия? А вдруг ее саму подставили, организовали фальшивый звонок, а она поверила, ревет как Ниагара.
Ася стояла в очереди за билетами в кино. Словила дикое желание поменять ракурс происходящего, абстрагироваться от реальной жизни. Пусть все плохое происходит на экране, а для реальности остаются только сладкие сливки. Пока стояла в толпе, немного успокоилась. Очередь продвигалась медленно. Все время кто-то лез вперед, кому-то уступали, кто-то покупал сто билетов, если конечно не ослышалась. Сто билетов — это наверное ползала, — ползала друзей. Это грустно, потому что сегодня Ася одна — это испытание не для слабонервных. Крепилась, делала вид, что ей вовсе не стремно. Главное, чтобы из своих никто не увидел, завтра в школе на смех поднимут. На сегодня остался только первый ряд. Не, на первый ряд не пойду, просидишь как жаба, задрав голову, шею переломишь как нефик делать. Зато можно на затухающей секунде проскользнуть на место, а на титрах выскочить первой — никто не заметит твоего позора, уговоривала себя Ася.
— На Зорро билеты кончились, — обьявила кассирша Асе, взяла ее пятьдесят копеек. — На «Служебный роман» пойдете?
— Пойду. — Сунулась головой в маленькое окошко, чтобы никто не услышал позорное «один».
— Две серии, шестдесят копеек, на завтра 19.00.
Вот оно решение проблемы! Десяти копеек нет. Забрала свой полтинник, заторопилась домой.
Вечером позвонила Екатерина Алексеевна и попросила помочь достать сметану на поминки.
У Аси аж сердце выпрыгнуло из груди.
— Ма. — Прижала трубку к груди. — Екатерина Алексеевна просит помочь со сметаной.
Мать сделала недовольное лицо.
— Это моя учительница из музыкалке, у нее… — Ася запнулась. — у нее горе горькое.
— Сколько надо?
— Екатерина Алексеевна, мама спрашивает, сколько вам надо?
— Три литра.
— Три литра, — повторила Ася.
Мать вздохнула:
— Кто ж мне даст три литра. Пообещай только литр. Поллитра у нас есть, поллитра у заведующей выпрошу.
Глава 16
«А ну-ка, парни!»
Глава 16
«А ну-ка, парни!»
Снег валил, не переставая, семь дней подряд, с утра до ночи. Вот с такой ленивой грацией он будет сыпать до весны с небольшими перерывами на мороз и вьюгу.
На часах около восьми. В школу еще рано. Ася стояла у окна и наблюдала, как Вера в сапогах-чулках преодолевала препятствия: кособоко семенила по краю тропы, пробивалась по снегу, скользила по накатанному насту дороги. Бухнулась коленом, по тому как захромала, грохнулась не хило. Нечего фарсить, злорадствовала Ася. Сейчас сапоги-чулки совсем не по сезону. Погода только для валенок и бурок. Ася всего раз успела пощеголять в сапогах-чулках, на следующий день они появились у Веры, потом у Риты Герн, через неделю практический у всех девчонок в классе.
Зазвонил телефон. Странно, никого нет дома. Аси тоже нет, она уже в школе. Или вернее, собирается идти и не может найти силы, чтобы переступить порог. Офигительное состояние. После уроков намечался праздник «А ну-ка, парни!», а идти нет сил, словно вместо веселья грозят утопить в полынье. Понятно, что команда абсолютно не собралась — сплошной раздрайв. Больше орали, чем готовились. Ашники точно победят, а хотелось, чтобы победил Асин класс.
О господи, как Асе плохо. Ну почему сегодня не воскресенье? Обожаемое, долгожданное воскресенье, когда можно укутаться в одеяло и читать книги.
Специально чуть опоздала, чтобы раздевалка оказалась пустой. Сквозняк в коридоре носил запах макулатуры, теплого чая. Во всем здании непривычная тишина, классы напоминали большие ракушки. Как только прозвенит звонок, со всех щелей полезут рачки с клешнями, ором, визгом, суетой. Пришлому человеку с непривычки тяжело, только и успевай прижиматься к стене и глотать таблетки от страха. Уф! — это пронесся табун лошадей, проскочила электричка, промчался дракон. Чтобы не снесли и не покалечили — реагируй, пытайся выжить. Учителя привычно лавируют среди наэлектризованного потока, приветливо машут друг другу, успевают обмениваться репликами и новостями.