Шайкаци
Шрифт:
– Могу ли спросить, откуда ты идешь, Кир?
– Можешь, – отозвался тот и, запив большим глотком свою долгую прогулку, начал рассказывать.
То, что привезенная информация оказывает меньшее влияние на местных, чем следовало бы, Кир уже не удивлялся. Хотя Владлен был полон причитаниями, драматическая история оттянула в лучшем случае половину его внимания от рагу.
– Ну а вы как живете? – спросил Кир.
– Никак, – пожал плечами Владлен.
– Все так плохо?
– Все так хорошо! – воскликнул тот. – Здесь не происходит ничего. Ни дурного, ни горького,
– Но и ничего хорошего, да?
– Если нет дурного, то ничего не мешает тебе чувствовать себя хорошо. Если нет горечи, то нечему омрачить радость. А без страха и опасности нет причин возводить крепости, которые каждый стремится создать вокруг себя. В конечном счете, в них все твои обязанности сводятся к тому, чтобы сделать стены еще крепче, но если нет крепостей, то нет ни обязанностей, ни принуждения. Ничего! – торжествующе объявил Владлен. – Нет и зла, которое мы творим, чтобы ничто не грозило нам, а если нет зла, то и добра делать не нужно, так как оно уже существует в таком мире как абсолют.
– Вы с человеком по имени Томмо по пятницам не встречаетесь? – спросил Кир.
– Кто такой Томмо? – удивился Владлен.
– У него тоже заготовлена пара речей о том, как ничего не делать и оправдать это.
Владлен снисходительно улыбнулся.
– Там, откуда ты пришел, слишком много суеты. Мы привыкли гасить ее пожар своими действиями, но именно ими он и питается. Самое мудрое – дождаться, когда он пожрет сам себя, оставив пустошь. И больше не ронять семена в эту почву, обретя в отсутствии конфликта мир с собой.
Кир счел за благо промолчать.
– Ты ничего не скажешь? – разочаровался Владлен.
– Припоминаю свои реплики из предыдущего диалога.
– Тех слов уже нет. Есть ли тебе, что возразить на сказанное сейчас, друг мой?
– Думаю, я найду пару слов, если ты угостишь меня еще соком. – Кир почувствовал себя расслаблено и уже подумывал, не отведать ли ему местной кухни.
Обновленный стакан вскоре появился на столе.
– Ну допустим, – начал Кир поскребя щетину. В Порту, наверное, ему одолжат бритву… – Вот ты протянул мне стакан. Сделал что-то?
– И где сейчас это действие? Его нет – оно стало ничем. Было? Спустя время даже этого «было» для нас не останется. Ничего. Оно неизбежно поглотит все дела. Что есть дела твоих предков сегодня?
– Результат дел моих предков – как минимум я, – обиделся за них Кир, считая себя достаточно важным итогом их пути.
– А как минимум бесконечность других вариантов тебя – результат того, что они сделали одно вместо тысячи иного. И сбросили в ничего. Сбросили и тебя, только с отсрочкой.
– Ну а что-нибудь вообще есть?
– Конечно! – рад был сообщить Владлен. – Вот я, а вот стол с пищей. Все есть. Но скоро не будет. Пена вселенной. До случившегося я работал в одном проекте. Передовой край физики! А это та область, которая ближе всего соприкоснулась с ничего. Все что есть сегодня – это накипь первичной пустоты, которая никак не успокоится. Пена, выступившая на гладком пространстве отсутствия. Выступившая, потому что ничего – это бесконечная возможность к чему-то.
Кир сделал глоток сока, внезапно ощутив, что горло у него пересохло – будто он сам произнес эту тираду.
– Я улавливаю какие-то осмысленные слова, но даже не возьмусь их складывать. Лично я вот, знаешь, по-простому: думаю, разобраться, что произошло, и попробовать все исправить. Мое стремление – тоже ничего?
– Ну подумай сам, – улыбнулся Владлен. – Где это стремление? Откуда? Куда ведет? Это даже не пена – это что ни есть ничего.
– Бесконечная возможность, – кивнул Кир, посчитав, что это вполне неплохо.
Улыбка сошла с лица Владлена и он со скукой посмотрел во двор. Но там тоже было ничего.
– Очень удобно будет варварам прийти в крепость без стен, – сказал Кир, покомфортнее устраиваясь в местной философии.
Его собеседник обратил к нему просветлевшее лицо.
– А вот он – не ничего, – торжественно сообщил Владлен. – Он пытается заполнить мир чем-то – злостью.
– Но вы-то ничего с этим не сделаете.
– Тот, кто сможет, согласно своей воле встанет против него.
– А ты?
– А со мной не случится ничего, – Владлен одарил его самой широкой улыбкой из побывавших на его лице в течение разговора.
Он откровенно забавлялся, и Киру этот разговор надоел.
– Ты это на ходу придумываешь, да? – со скукой спросил он.
– Наши идеи только зарождаются и еще не устоялись, – смущенно признался Владлен. – Думаю, будущие поколения дополнят их. Возможно, они скажут, что здесь все-таки есть что-то.
– Ух ты. Я уже предвижу большой раскол.
– Я слаб, и мне тоже любопытно, что случилось в день, который называют «Калам», – понизив голос, сказал Владлен.
– Ничего? – предположил Кир.
– Теперь конечно. Но прежде была скорлупа, – шагнул обратно к амвону местный гуру. – Зейко – это яйцо великой мудрости, согретое вселенной. Мы все – такое яйцо. Но мы слишком мелки, чтобы кто-то заметил наше желание проклюнуться. Эта станция – другое дело. Я не знаю, как она возникла: создана в момент творения или сама – акт творения, обретший форму и сбросивший шелуху, которая стала нами; дар создателей нашего мира или наследие первых, кто обрел разум в этой космической тьме. Но великая древность скрывает ее создание, и она покоилась здесь, быть может, от начала времен. Ее согревало долго, согревало в ладонях вселенской энергии и любви. И нам очень повезло, что мы в миг проявления безграничной милости оказались прицеплены тонкой пуповиной этого лифта к Зейко, – Владлен указал на белую башню посереди площади. Лифт – конечно! Кир вспомнил, что видел его на схемах. Он и не думал заходить так далеко, поэтому когда-то бросил на это примечательное место лишь мимолетный взгляд и запамятовал о нем. – Теперь нас тоже не сдерживает скорлупа. Та, что содержала бушующий пожар страстей, планов, непонимания. Но сейчас перед нами – ничего. Наша оболочка разбита вселенной, и мы укутаны ее пустотой, навечно отрезанные от всех, но способные наконец увидеть так далеко, как иначе никогда не были бы способны.