Шайтан-звезда (Часть 1)
Шрифт:
– Чем ездить на таких лошадях, лучше уж ходить пешком, - проворчал сердитый курд.
– Это же не лошади, а бедствие из бедствий, и их спины оскорбление для моей задницы, о госпожа! Но осел, на котором сидит старик, нам бы пригодился.
– Я не сяду на осла!
– возмутилась Абриза.
– И на верблюда не сяду! Хотя...
– Не надо бояться верблюдов, о госпожа, - неправильно поняв ее, сказал Джеван-курд.
– Они не кусаются, а плюются, но только если их очень рассердить. И худшее, на что они способны, - бесшумно подойдя сзади, коснуться твоего уха холодными и мокрыми губами. Вот это воистину тяжкое испытание, клянусь Аллахом!
Он негромко рассмеялся.
– Я не боюсь их, друг мой Джеван, - посмеявшись с ним вместе, сказала Абриза.
– Я лишь вспомнила, что, когда вместе со своими девушками впервые увидела лежащего верблюда, то они назвали его чудовищем, а я возразила он похож на плывущего лебедя...
– Так оно и есть, о госпожа, верблюды красивы, особенно белые беговые, которых раньше города содержали за свой счет, и если рано утром выедут два всадника, один на таком верблюде, а другой - на лучшем из потомков кобылиц пророка, и пустят их во весь дух, то к закату окажется, что верблюд опередил коня. Он долго берет разбег, но, утвердившись в скорости бега, становится неутомим.
Рассуждая таким образом, они пошли вдоль каменных следом за бесноватым войском, не упуская его из вида.
А войско вдруг остановилось, сбилось в кучу и, как это ни удивительно, притихло. Тем, кто шел сзади, было совершенно невозможно понять, что случилось у безумцев.
– Они что-то нашли, о госпожа! Я схожу и посмотрю, в чем там дело, а ты, ради Аллаха, жди меня здесь и не выглядывай из-за камней!
– не столько попросил, сколько приказал Джеван-курд.
– Пойдем вместе, о Джеван, я боюсь оставаться одна, - отвечала Абриза, и курд не мог понять, шутит она или события последнего времени воистину настолько испугали ее.
– Хорошо, о госпожа, но только тихо. Ветер сейчас дует от нас к ним, и даже безумцы отличат шумы пустыни от человеческих голосов.
Когда Джеван-курд и Абриза, сделав крюк и зайдя сбоку, увидели предводителей бесноватого войска, те внимательно разглядывали что-то округлое и сверкающее на солнце. Вещь эту, очевидно, нашел один из обезьянообразных всадников, потому что она покачивалась перед предводителями на одном из острий его ужасающего копья. И юноша что-то пылко толковал старичку, а старичок махал на него руками, как будто юноша плел невесть какую ахинею. И оба то и дело целовали свою левую ладонь.
– Что бы это могло быть, о Джеван?
– удивилась Абриза.
– С виду похоже на золото...
Курд поднес к глазам руку и посмотрел в узкую щель между пальцами.
– Во имя Аллаха!
– вдруг воскликнул он, начисто позабыв, что ветер может донести его голос до безумцев.
– Да это же золотая маска аль-Кассара! О Аллах, что же случилось с аль-Асвадом, раз его маска валяется, словно ненужный камень, посреди пустыни?
– Что за маска и что за аль-Кассар?
– осведомилась Абриза.
– Был такой мятежник сто лет назад, а может, и раньше, и носил золотую маску! Она - из сокровищ царей Хиры... Горе мне, о госпожа, аль-Асвад убит! По своей воле он не снял бы этой маски! О аль-Асвад, о Ади, ты был могучим витязем, и доблесть блистала меж твоих глаз, свидетельствуя за тебя, а не против тебя! ..
– Ади убит?..
– в растерянности повторила Абриза.
– О Аллах, этого не может быть! Нет, о Джеван, нет! Ты ошибся!
И сама она не заметила, как на языке у нее оказалось имя Аллаха.
– Он поклялся, что ни один смертный не увидит его лица, пока не отомстит за тебя, о госпожа, и не восстановит твою честь и свою честь! А раз на нем нет больше маски - значит, и его нет среди живых! Никто не должен был видеть его опозоренного лица, о госпожа!
– Да, да, о Джеван!
– воскликнула Абриза, невольно перенимая ту бурную
скорбь, которая отразилась на лице курда.
– Он был именно таков, и он готов был отдать жизнь ради моей чести, и если бы я знала, чем все кончится, я позволила бы ему жениться на мне, лишь бы он не затеял все это ради меня, лишь бы он остался жив! И пусть бы он никогда не прикоснулся ко мне - лишь бы только не умирал!
– Ты права, о женщина! Лучше бы тебе вовсе не рождаться, лишь бы он остался жив!
– заголосил Джеван-курд, меньше всего беспокоясь о направлении разносящего их голоса по пустыне ветра.
– Лишь из-за тебя он не сумел соскоблить ржавщину позора с зеркала чести! Это был лев пустыни, и Аллах взял его от нас, и мы осиротели, и наши рудейнийские копья сломаны, и наши индийские мечи валяются в пыли! ..
– И все это случилось лишь потому, что он не мог жить, зная, что слово не сдержано!
– продолжала Абриза.
– О Джеван, если бы я знала тогда, что он погибнет ради меня! Я бы осталась с ним в лагере!
– Он был рабом верности и он пал рабом верности, о женщина! казалось, вовсе не слушая Абризу, возглашал яростный курд.
– И верность его была прекрасна! И в тот день, когда люди будут как разогнанные мотыльки, и будут горы как расщипанная шерсть, я не испытаю большей скорби, чем сегодня!
Абриза вдруг охватила голову руками и онемела.
Джеван-курд, упав на колени и взмахивая руками, продолжал славить покойного предводителя и друга, а она не могла понять, что такое с ней происходит. Подступили к глазам горячие слезы - но не хлынули, не выплеснулись, и подступил к гортани хриплый крик, но тоже удержался в горле, и нечто странное переполнило Абризу, похожее на ту силу, что пронесла ее три фарсанга по ночной пустыне.
И она произнесла стихи!
– Аллахом молю, ко мне пришедший, взгляни теперь на доблесть погибшего во тьме, и скажи другим,
Что плачу я, вспоминая близость с ним, и скорблю о нем, и нету конца слезам, во плаче струящимся.
И в сердце моем язык любви говорит о нем, Вещает он про меня, что я влюблена в него.
Свидетели есть со мной - то дух мой измученный, И веки горящие, и слезы бегущие.
И раньше любви к нему не ведала я любви, Но скор ведь Аллаха суд над всеми созданьями!