Шекспир и история

Барг Михаил Абрамович

В легко нарушаемом динамическом равновесии, име­нуемом «государством», в постоянной смене ситуаций, то и дело ставящих человека перед выбором «или-или», в наблюдаемом в верхах соперничестве, в интригах, ко­варстве можно усматривать либо доказательство субъек­тивного характера исторического времени (и тогда воле­вое «упорядочение» времен — норма «политического те­ла»), либо свидетельство объективного характера исторического времени (и тем самым общественные кри­зисы, связанные с подобным «упорядочением»,— истори­ческое зло). Как известно, Ричард Глостер (впоследствии король Ричард III) — олицетворение политических и этических принципов, вытекающих из первого умозаключения. Важность фактора времени в «Ричарде III» поистине трудно переоценить13. Это подчеркивается первой же реплике Ричарда:

…нынче солнце Йорка злую зиму (Зиму наших злоключений, наших невзгод.)

В ликующее лето превратило…

«Ричард III», I, 1

Поскольку конфликт в этой драме не только связан течением времени, но сам по себе возможен лишь в определенное время, вся смысловая канва сценического дей­ствия наполнена временными и историческими концепциями. Нетрудно заметить, что следующая за приведенными строками фраза: «нависшие над нашим домом тучи» — может относиться к «родовому времени» Йорков, равно как и к «личному времени» Ричарда. Точно так же «зима наших злоключений» имеет многоликую временную перспективу, включая «социальное время», ситуацию в стране. Вообще временных измерений в «Ричарде III» намного больше, чем в трилогии «Генрих VI». Так, наряду с «индивидуальным», «родовым», «социальным» и «космическим» «временами» мы здесь, как и в других хрониках, отчетливо различаем так называемую «двойную временную схему» (характерную для елизаветинской драмы) — длительность «театрального варианта данной истории» в сравнении с длительностью «действительной истории». Так, число дней, «представленных» в «Ричарде III» (по различным подсчетам), колеблется всего лишь между 8 и 12, а отрезок истории, о котором «рассказано» в драме, охватывает два царствования — Эдуарда IV и Ричарда III. Иными словами, в первом случае время до предела сжато. В цепи событий действительной истории этого периода высвечиваются только истинно драматические моменты, т. е. моменты-вехи, моменты-повороты, объясняющие и. готовящие финал. Этой компрессией достигаются ускоре­ние действия и драматическая насыщенность. В самом деле, что собой представляет Ричард Глостер как характер, зрителю ясно с первых минут, тем более что Ричард в своем открывающем представление монологе не оставляет на этот счет ни малейшего сомнения. Следовательно, единственное, что в дальнейшем интересует зрителя, — это проявление данного характера во времени, в различ­ных ситуациях, т. е. вопрос: как далеко он может зайти? Очевидно, что такое ускорение времени — важнейшее средство усиления указанного интереса: как отмечалось, в «Ричарде III» речь идет не о времени вообще, а о спе­циальном времени 14, о стечении обстоятельств, о време­ни, «созревшем» для определенных событий, критических и уникальных с точки зрения будущего. Действительно, вне ситуации, связанной с малолетним наследником пре­стола, путь к трону был бы не только закрыт Ричарду, но, что многозначительнее (с точки зрения драматизма века), Ричард не смог бы раскрыть всю безмерность воп­лощенного в нем нечеловеческого зла. С другой стороны, без «времени Ричарда» Англия не знала бы всей меры ужаса, связанного с феодальной смутой и произволом. Логика смутного времени осталась в таком случае как бы нераскрытой.

О характере этого «специального времени» Ричард Глостер и его современники судили по-разному. Для пер­вого, как мы видели, оно воплощало «ликующее лето», для жертвы его произвола, лорда Хестингса, это было «ужасное, невиданное время». Очевидно, что кто-то из них ошибался. Но поскольку возглас Хестингса, отправляемого без суда и следствия на казнь, воспринимается как вопль страны, народа, то легко заключить, что в пол­ном заблуждении (насчет характера времени) находился Ричард. Вся мера обреченности стремления Ричарда жить по «собственному счету» времени, «оседлать» и круто по­вернуть объективное время, создавая «новую гармонию» истории, обнаруживается только в роковой для него бит­ве при Босворте (1485).

Однако то исходное обстоятельство, что Ричард был «не в ладах со временем», подчеркивается и комменти­руется на протяжении всей драмы. Это началось с рож­дения. «До срока я послан в мир живой»,— говорит Ри­чард. И леди Анна повторяет на свой лад: «А если у него [Ричарда] дитя родится, пусть будет недоносок». Королева Маргарита обращается к Ричарду со словами: «Гор­бун ты недоношенный». Вне положенного времени появив­шись на свет божий, Ричард всю жизнь остается в раз­ладе с ним. Выше уже отмечалось, что время индивида, порвавше­го с гармонией Вселенной, не имеет ни прошлого, ни бу­дущего, а только эфемерное настоящее. Это с предель­ной отчетливостью обнаруживается в беседе Ричарда III с королевой Елизаветой. Ричард объясняется в любви к ее дочери и просит «заступничества» перед ней. Елиза­вета говорит; «Чем клясться будешь?» — и обнаружива­ется, что у Ричарда «нечем клясться». Прошлое он хо­тел бы забыть: памяти он не выносит. На восклицание Ричарда: «Будущим своим» — Елизавета отвечает: «Нет, не клянись ты будущим — оно злодейством прежним все искажено» («Ричард III», IV, 4).

Итак, прошлое грешно против будущего и тем самым создает безнадежное настоящее.

Но, выпав из гармонии мира, Ричард возымел поисти­не дьявольское желание — жить по собственному време­ни. Оно нашло свое отражение в горделивой формуле: «Я — один». Счет по этому индивидуальному календарю не измерялся ни движением звезд, ни количеством песка, просыпавшегося в песочных часах, а исключительно це­лью Ричарда. Это было время замысла, время его созре­вания и реализации. Такое время поначалу течет неза­метно, но наступает момент, и оно взрывается вихрем. В драме «Ричард III» такие вихри вращаются вокруг двух моментов: коронации Ричарда и битвы при Босворте.

У Шекспира Ричард вечно спешит, ему всегда неког­да. Даже с матерью, герцогиней Йоркской, он встречает­ся мимоходом, торопясь отправиться в поход. Неудиви­тельно, что он прерывает ее сетования репликой: «Будь краткой, я тороплюсь». Однако по мере приближения к критическому пункту «время» Ричарда все более сжима­ется. Этим драматург достигает двойную цель: во-первых, подтверждается уже ранее возникшая мысль, что время Ричарда «противоестественно», во-вторых — что, по сути, у него вообще нет своего времени, что он живет, как грабитель,— часом, пользуясь тем, что ему не принадле­жит. Так готовится финал — крушение «времени Ричар­да». И если даже заранее не знать его, сомнений в ис­ходе конфликта не остается. От внимательного читателя и зрителя не может ускользнуть тот факт, что в драме фактически отсутствует время правления Ричарда — его как бы и не было. В самом деле, в тот момент, когда в соборе происходит венчание Ричарда на царство (кстати, этого мы не видим, а только слышим о нём), мы узнаем, что за морем собирает силы опасный соперник Ричар­да — граф Ричмонд (королева Елизавета, вдова Эдуар­да IV, говорит сыну своему Дорсету: «За море ты к Рич­монду беги, спасайся, торопись из живодерни»). Да и в самой Англии — тому есть свидетельства — плетется за­говор в его пользу. Это происходит уже в самом начале правления Ричарда III.

В следующей сцене, где Ричард впервые предстанет в королевской одежде, события закружатся с невероятной быстротой. Почти одновременно следуют: приказ об убий­стве заключенных в Тауэре малолетних принцев — пле­мянников Ричарда, решение избавиться от жены — леди Анны, с тем чтобы жениться на юной племяннице — Ели-) завете, измена ближайшего сподвижника — Бекингема. И постоянно звучащий лейтмотив — вопрос Ричарда: «Который час?». Времени действительно остается мало, очень мало. И вот уже мы видим Ричарда в походе. Бекингем собирает силы в помощь готовящемуся вторжению в Англию Генриха, графа Ричмонда. А рядом с королем «его опора» — тайные сообщники Ричмонда, готовые при первом удобном случае предать его. В разных частях страны против Ричарда вспыхивают мятежи. Королевский лагерь разбит на Босвортском поле. Лагерь притязающе­го на корону Ричмонда — в одном дне пути от него. И тут вдруг обнаруживается, что движение времени невероятно замедляется. Оставшиеся до финала сутки жизни Ричарда рассматриваются во всех подробностях. Здесь мы сталки­ваемся с «психологическим временем» 15, когда послед­ний отрезок его делится на очень мелкие составляющие. В результате каждая деталь приобретает особый смысл. Вот лагерь Ричарда. Внешне король бодр и по-преж­нему энергичен, но все чаще его охватывают сомнения. Его сподвижники ведут себя, как обреченные.

В лагере Ричарда притаилась измена. Ричарду поч­ти не на кого полагаться, он абсолютно одинок перед ре­шающей битвой. Неудивительно, что он способен только на показную бодрость.

Затем во сне Ричарду являются духи всех замученных им жертв. Подземный мир предрекает ему день возмез­дия. Календарь Ричарда на исходе, на нем повис послед­ний листок. Пробуждение не менее ужасно, чем сон. Из уст этого «великого актера» времени вдруг вырывается: «Боюсь я, Ретклиф». Только теперь Ричарду ясно: тот, кто пытается жить по принципу «я — один», обречен.

Отчаянье! Никто меня не любит.

Никто, когда умру, не пожалеет.

Как им жалеть, когда в самом себе

К себе я жалости не нахожу?

Там же, V, 3

У Ричмонда и его сподвижников есть будущее, но не потому, что они его заслужили, а потому только, что его лишил себя Ричард. Обращаясь к воинам, он полон веры:

Заснете сладко вы, убив тирана;

……………………………………….

Земля родная вам воздаст сторицей;

………………………………………..

Как победителей вас жены встретят;

Детей спасаете вы от меча,

И старость вашу внуки успокоят.

Там же

Но что же в лагере Ричарда? Он не в силах вдохно­вить свое войско будущим. У него нет этого будущего: нет наследника, нет идеалов. «Кулак нам — совесть, а за­кон нам — меч». Не так ли обращается главарь к своей разбойничьей шайке?!

Отметим еще одну любопытную деталь: перед боем от Ричарда отвернулись и космические силы. Уже утро, пора бы солнцу появиться, а его все нет. Ричард справляется по календарю и вынужден заключить: