Шекспир и история

Барг Михаил Абрамович

Хотя жизнь в доме Шеллоу течет во времени, но время здесь лишь отметка для памяти следования неизмен­ного. Это время не историческое, а циклическое — однаж­ды заведенных и повторяющихся действий. Его носите­ли — истинные «подданные времени» в отличие от тех, кто стремится его оседлать. И хотя, будучи поверженны­ми, последние признают свою судьбу лишь «игрушкой» в руках времени, они живут в постоянном поединке е ним. Только дающий о себе знать закон природы — ста­рость и немощь — заставляет признать его суверенность по отношению к делам человеческим. На первый план выступает объективное время, время как необходимость поступать так, а не иначе, диктующее политику его дей­ствия безотносительно к его субъективным желаниям. Здесь скрывался зародыш идеи исторической закономер­ности —

объективного сцепления событий, которое силь­нее воли государя. Так, на жалобу одного из мятежников, поднявших оружие против Генриха IV, приближенный короля граф Уэстморленд ответил: «Добрейший лорд, по­стигнув роковую неизбежность событий наших дней, вы убедитесь, что ваш обидчик — время, не король» (там же, ч. II, IV, 1).

В завершение нашего анализа проблемы времени в исторических хрониках Шекспира мы должны остановить­ся на образе «шута (глупца) времени». Кто это? Это прежде всего политикан, действиями которого руководит конъюнктура. Перед ним не возникает вопрос: куда в ко­нечном счете направлен поток времени, отдельный момент в его течении приобретает для него абсолютное значение.

Разумеется, политикан может рассчитывать только на мимолетный успех (у Шекспира — он у времени лишь «краткосрочный арендатор»). Смешивая «больное», «рас­строившееся» время со «здоровым», принимая такой пово­рот его за общее направление потока, «подданные време­ни» отдаются слепой власти случая, берут у счастья «час в наем» (Сонет 124). Таковы мятежные бароны, по­желавшие воспользоваться в корыстных целях «юридиче­ской слабостью» и моральной «запятнанностью» королев­ского титула, унаследованного Болингброком от низло­женного им Ричарда II.

Итак, открытие исторического времени было по своему значению огромным скачком в миропонимании, и самопо­знании человека. Оно обусловило поворот человека к окружающей его действительности, и прежде всего к со­циальной действительности. В результате открылась исти­на, совершенно чуждая средневековому сознанию: жизнь постоянно ставит человека перед выбором, и неумолимое время оставляет ему лишь одну-единственную возмож­ность — деятельность, дальновидность и расчетливость в обращении со временем. Аргумент времени раскрыл нич­тожность традиционных этических ценностей, основанных на созерцательном отношении к миру. Однако Возрож­дение ни в коей мере не повинно в том, что из всего богатства человеческих реакций на открытие времени бур­жуазный век фиксировал внимание лишь на одной, превратившейся в символ веры рыцарей так называемого первоначального накопления: «Время — деньги».

В художественном исследовании реакции человека на аргумент времени Шекспиру принадлежит место уни­кальное. В его творчестве отразилась сложнейшая гамма этих реакций — реакций людей самых различных общест­венных состояний, на всех уровнях чувствования, созна­ния и бытия. Но что особенно важно, Шекспир в истори­ческих хрониках впервые отчетливо отделил время со­циальное от времени индивидуально-родового и тем самым сделал значительный шаг к тому, чтобы наполнить время подлинно историческим содержанием.

Наконец, Шекспир ярче, чем кто-либо из его совре­менников, отразил выкристаллизовавшееся только в его эпоху сознание «многомерности» как индивидуального, так и социального времени. В первом случае многомерность эта выразилась, с одной стороны, в различиях в ритме практической деятельности отдельных индивидов и, с другой стороны, в различном восприятии длительно­сти одних и тех же единиц времени индивидами, оказав­шимися в различных ситуациях, на различных отрезках человеческой жизни. Во втором случае «многомерность» времени выражалась и как различие в ритме последова­тельных исторических событий, и как различие в ритме событий, протекавших одновременно (на разных «гори­зонталях» общественного бытия).

Однако, как уже отмечалось, Возрождение не пошло дальше «событийного» измерения исторического времени, т. е. выражения его течения в форме хроники случивше­гося, деяний и т. п. Очевидно, что на этом уровне исто­рического сознания сохраняется возможность (и потреб­ность) сравнения часового времени со временем, изме­ряемым «по солнцу», с одной стороны, и церковным колоколом — с

другой.

Глава III

МИРОВИДЕНИЕ ШЕКСПИРА: ОТРАЖЕНИЕ ЭЛЕМЕНТОВ СТЕРЕОТИПА МЫШЛЕНИЯ ЭПОХИ

Мировидение Шекспира… Есть ли в со­временном шекспироведении исследова­тельская задача более трудная с точки зрения подступов к ней, более спорная и вместе с тем столь же научно актуаль­ная?

Всякого, кто берется за решение этой задачи, подсте­регают две опасности. Первая связана с концепцией, со­гласно которой в пьесах Шекспира заключается отчетли­во выраженная авторская позиция, в частности вполне определенная система политической философии, этики, философий истории. Из этого следует, что внимательному читателю шекспировских пьес, который возымел бы жела­ние все эти «системы» воссоздать, достаточно лишь собрать воедино разрозненные их элементы, содержащие­ся в монологах и репликах многочисленных персонажей его пьес. Легко представить, какое широкое поле откры­вается для конструирования гипотез, ибо в этом случае исследователь должен сам решать, когда и чьими устами «говорит» Шекспир 1. Вторая опасность связана с кон­цепцией прямо противоположной — с полным отрицанием наличия в пьесах Шекспира не только явного, отчетливо выраженного, но и неявного, скрытого за драматургиче­ской формой мировоззренческого подтекста. Эта позиция аргументируется следующим образом: Шекспир был не мыслителем, а художником, он оперировал не логически­ми категориями, а образами, т. е. «неразложимыми целостностями». В своем творчестве он преследовал прежде всего цели эстетические, а не политические, морализаторские, дидактические. Отсюда делается вывод, что в каж­дом конкретном случае Шекспир выражал ту или иную точку зрения в зависимости от ее эстетической функции 2. Позиция, занятая советскими шекспироведами, пред­ставляется нам единственно научной.

Наиболее отчетливо эту позицию изложил А. Аникст. Признавая наличие в шекспировских пьесах уникального по своему познавательному значению мировоззренческого подтекста, автор вместе с тем предупреждает о трудно­стях, с которыми неизбежно сталкивается его исследова­тель.

Шекспир обладал наиболее развитым умением объ­ективировать свои переживания, он не открывался в своих пьесах, высказывания его персонажей выражают их воззрения, а не Шекспира. Только постигнув его ис­кусство, можно приблизиться к пониманию того, что ду­мал сам Шекспир 3.

Советское шекспироведение в послевоенные годы на­глядно продемонстрировало, сколь многого можно достичь, следуя по этому пути.

Стоявшая перед нами задача, однако, требовала иного подхода к проблеме — подхода не литературоведческого, а, как уже отмечалось, историко-критического. Нас инте­ресовало, в какой степени в пьесах Шекспира отражено общественно-историческое (в широком плане) сознание тюдоровской эпохи. При таком повороте проблемы появ­ляется редкая возможность попытаться выяснить, в какой мере в пьесах Шекспира представлены, с одной стороны, элементы господствующего стереотипа в социально-исто­рическом сознании его времени и, с другой стороны, эле­менты, от него отличающиеся, если не противоположные. Таким образом, для нашей цели на первый план выдви­гается задача рассмотреть пьесы Шекспира в качестве источника по истории общественно-исторической мысли елизаветинской Англии.

В новейшей западноевропейской литературе усиленно подчеркивается однозначность в «решении» Шекспиром многих мировоззренческих проблем. Для нашей же цели гораздо важнее подчеркнуть многозначность, глубокую противоречивость того, что именуется общественным со­знанием тюдоровской эпохи.

XVI век — одна из сложнейших эпох в интеллек­туальной истории не только Англии, но и Европы в це­лом, Здесь столкнулись и в определенной степени смеша­лись традиции средневековой схоластики и воззрения гу­манистов, Реформация и контрреформация, идеология торжествующего абсолютизма и все направления тираноборчества, апология сословности и порядка и идеология социального протеста обездоленных. Общественно-историческое сознание тюдоровской эпохи включало все эти те­чения мысли, каждое из которых, в свою очередь, разветвлялось на множество направлений, школ, учений. И тем не менее над Англией витал дух Возрождения 4.