Шёл я как-то раз…
Шрифт:
Удивительно, но Васю проняло. Он покрутил головой, разминая мышцы шеи, махнул туда – сюда руками и резко сморщился:
– Как больно! Суставы замёрзли. Х-холодно, аж зубы пляшут. Н-не вспотеть бы от дрожания.
Он криво зевнул, в темноте долго глядел на циферблат, потом проскрипел:
– То ли пять, то ли шесть. Лучше шесть, тогда часа два ещё проторчим тут. А костра нет. Х-хреново. Когда же это кончится! Вторые с-сутки на морозе.
– Твоя очередь по дрова идти, заодно и согреешься.
– Нет, Валя,
Он присел пару раз и кряхтя полез из ямы.
– Из чего бы мне поссать, не подскажешь? Пипетка смёрзлась, падла. Если до дому доберусь живой, скажу Нинке, чтоб отогрела х-хорошенько. Дыханием. Никогда так не замерзал. Г-градусов с-сорок пять в тени.
– Что за Нинка? Не Сорокина из второй группы?
– Нет, ты её не знаешь. Любовь очередная. Задница – класс, а как лицом повернётся, так всю задницу п-портит.
– Смотри, как бы медведица-шатуниха Нинку не опередила, а то от тебя только и останется, что мёрзлая пипетка Нинке на память. Прикинь, как её хоронить будут, с какими почестями! И надписи на венках: «Письке от Сиськи». Или: «Спи спокойно. Группа пипеток».
Вася прикинул и рассмеялся:
– Не, Валюха, не должны мы с тобой сегодня сдохнуть.
Похоже, Васины резервы на морозе были больше Валиных. Он быстро пришёл в себя, хоть и продолжал стучать зубами. Худой же его товарищ выжимал из себя последние калории, подпрыгивая и боксируя непробиваемого друга в плечо. Прошёл час, другой. Сил прыгать и приседать уже не было. Они сели на подстилку, перетащив её на место костра, спина к спине, и стали молча ждать. Когда тьма стала не такой густой, Валя с трудом расклеил чёрные губы и заметил:
– Светает. Быстрей бы. Левый глаз отдам за горячую грелку.
Хотел подняться, но не смог. Он вдруг с ужасом представил, что сейчас надо будет надевать рюкзак и снова идти по снегу, проваливаясь по колено. На этот раз Вася поднялся первым:
– Собираться надо. И н-не трясись, на тебя смотреть х-холодно.
Пока, еле шевелясь, как два зомби, они упаковывали рюкзаки, небо стало серым, уже видны были контуры гор на его фоне. Они посмотрели на свои закопченные робы, пощупали обмороженные носы.
– Прости, братан! – с чувством вдруг произнёс Вася и отвернулся.
– Да ладно, живы пока, – свеликодушничал друг.
Они выбрались из ямы, надели лыжи и, с трудом разгибая суставы, поскрипели дальше. «Интересно, какая у меня сейчас температура? – подумал Валя промёрзшими мозгами. – Градуса тридцать два? А, может, двадцать восемь? Видела бы мама!»
Через триста метров они наткнулись на динамитку. Постояли молча.
– Ну что, зайдём или мимо проскочим? – без эмоций спросил Вася, заглядывая внутрь, будто проскакивал мимо очередного ларька с пирожками на проспекте Мира.
Изба просвечивала насквозь, меж трухлявых брёвен хоть палец суй, но в углу стояла печь, а рядом лежали дрова. После двух бессонных ночей соблазн был слишком велик. Они растопили ржавую буржуйку, вскипятили чай, проверили, не загорится ли что, и завалились спать на нары. Уже засыпая, Валя услышал:
– Ты почему меня чмом назвал? Борзеешь потихоньку, студент? И в костёр меня ронял?
– Оборзеешь тут с тобой!
В крохотной избе сразу стало невыносимо жарко, с потолка закапали капли, но измученные люди и не думали реагировать на такие мелочи. Сейчас для них было выносимо всё, кроме холода. Они проснулись лишь в одиннадцать от мороза, проспав два часа. Печь была ледяная, будто и не топили её, потолок – во льду, зато на улице вовсю светило солнце. Первые полчаса спросонок ноги не двигались, но дальше пошло веселей. Они ещё дважды пересекли медвежий след и, наконец, достигли перевала.
– О-хо-хо! – заорал Вася во всю дурь.
– Не ори! Медведь услышит.
– Теперь-то я до избы и съеденный дойду! Тут километра три осталось, и всё под гору.
Уже смеркалось, когда перед ними предстала огромная поляна. На ней из снега торчали безглазые полуразваленные избы и покосившиеся заборы. Пройдя весь посёлок, Вася с гиканьем припустил к стоявшей на отшибе единственной целой избе.
– Радость ты моя! Вот был бы номер, если б с ней что-нибудь случилось за год!
– Будет номер, если нас там сейчас медведь ждёт, – обеспокоился Валя.
Но следов вокруг не было, стёкла – на месте, дверь припёрта снаружи поленом.
– А вдруг он на чердаке спрятался и нас ждёт? – подал мысль Валентин, у которого страшный зверь не выходил из головы.
Но друг уже штурмовал присохшую дверь. Они вошли в тёмные сени, открыли ещё одну дверь, и взору их открылась комната, некогда бывшая жилым деревенским помещением, попросту – избой, а ныне превращённая в охотничью избушку со всеми вытекающими последствиями. В комнате было темно. Вася ворвался внутрь, пригнув голову, так как дверь была сделана явно не по его росту, и с ходу что-то забодал. Сматерился, шагнул в сторону и снова куда-то врезался:
– Чё тут понавесили? Бегемотов сушёных, что ли?
– Может, слоновий тампакс? – подсказал Валя, недоверчиво заглядывая под нары.
Толстый, согнувшись в три погибели, крадучись прошёл к дальней стене, в которой тускло светилось загаженное мухами окошко. Под ним красовался сколоченный из неважно струганных досок средних размеров стол, по бокам – двое широченных нар. Уронив на левые рюкзак, Вася закряхтел, распрямляя спину, и блаженно простонал:
– Вернулся дрозд на обсиженное место.