Шелестят паруса кораблей
Шрифт:
— Чему же ты приписываешь такой успех?
— Американские суда были больше, новее, лучше вооружены. Огонь американцев был меток и быстр. Мореходная наука находилась на новом рубеже.
Моллер счел уместным вставить слово:
— Идет спор, ваше величество, — паруса или пар? Генералу уже было кое-что разрешено, но он хочет теперь крутого перелома.
— Паруса или пар? — невольно повторил император. — Твое мнение, генерал?
— Мыслю, спора нет. Паруса сказали свое слово, а пар...
— А пар — это только лепет, — опять не выдержал Моллер. — Пар движет, притом по рельсам, всего лишь телегу. По воде — небольшую лодку. Но какие же огнедышащие машины надо сооружать, чтобы двигать огромные фрегаты, линейные корабли?
Ногти Головнина впились в ладони. И лишь выработанная твердая воля помогла ему сохранить выдержку.
— Ваше величество, финикияне и греки ставили косой парус, который тоже способен был двигать только лодку. Стопушечный линейный корабль вашего величества «Павел Первый» несет целую систему парусов. Император Наполеон с презрением отвернулся от дымной, дурно пахнущей лодки Фультона. А если бы у него хватило дара предвидения, он завоевал бы Англию.
Брови Александра сдвинулись, образуя как бы навес над ушедшими в глубину глазами.
«До чего договорится этот мореход?» — про себя кипятился Моллер. Он готов был дернуть Головнина за рукав, вопреки строгим заповедям дворцового этикета.
— Державе, которая первой начнет широкое строительство флота на новой основе, принадлежит будущее! — твердо произнес Головнин.
— Ты мыслишь смело... как и подобает человеку твоего опыта и твоих заслуг, — сказал, поднимаясь, монарх.
Аудиенция окончилась.
Но в последнюю минуту Александр сообразил: зачем делать из этого прославленного моряка скрытого врага?
— Твой план глубоко заинтересовал меня. Он будет внимательно и со всей благожелательностью рассмотрен в адмиралтейств-совете и доложен мне.
Говоря это, Александр смотрел мимо почтительно склонившихся перед ним собеседников.
Моллер вышел первым, явно недовольный. Про себя бранил глупую затею свести Головнина с монархом. Все дело в том, что этот человек привык играть не по правилам. Это оригинально, но рискованно.
Выйдя из дворца, он через плечо бросил:
— Как это вы еще не упомянули в беседе с его величеством название победоносного американского рейдера?
— Я не помню его, ваше превосходительство.
— «Конституция», — едко произнес Моллер. — Прошу завтра ко мне в адмиралтейство, к одиннадцати.
Головнин козырнул, не сказав даже: «Слушаюсь, ваше превосходительство!»
Дома, на Галерной, со всеми признаками нетерпения, его ожидал Завалишин. Но Головнин прошел прямо в кабинет, на ходу бросив:
— Дуня! Квасу, холодного!
Евдокия Степановна поняла: взволнован!
— Можно поздравить? — спросил Завалишин, входя в кабинет.
— С чем? — спросил, сбрасывая мундир, Василий Михайлович.
— Вы еще спрашиваете! Договорились?
— С царями не договариваются, — сказал тоже ожидавший Головнина Рикорд. — Принято повергать свои дела и ходатайства к стопам монарха на высочайшее благоусмотрение. Так-то, лейтенант!
— Господа адмиралы! При всем моем уважении к вам я, простой лейтенант...
— Положим, не простой, — перебил его Рикорд. — И мы еще не адмиралы. Вы же — трам-тарарам! У вас родня — вся знать с Английской набережной и Миллионной... трам-тарарам!
Завалишин хотел было запротестовать, но Рикорд не дал:
— Да, с Миллионной, улицы салонной. Сами вы без пяти минут граф. И потом вы, говорят, в личной переписке с самим государем.
Завалишин, который хотел было взорваться, вдруг, как это с ним бывало не раз, сник. Разводя руками, он сказал:
— Я ничего не понимаю. Я начинаю думать, что Василий Михайлович прав.
Рикорд вопросительно смотрел на Головнина.
— Василий Михайлович уверен, что государь меня вообще не примет.
Рикорд рассмеялся с открытой итальянской веселостью:
— А знаете, лейтенант, за годы совместных с Василием Михайловичем путешествий я убедился, что он удивительно удачно предсказывает погоду.
Но к Завалишину уже вернулась его почти мальчишеская уверенность.
— Я хотел было рассказать вам, как мы с Михаилом Кюхельбекером спасли семьсот человек.
— Даже в Кронштадте это уже известно, лейтенант! Честь вам и хвала. А царь вас все-таки не принял и не примет.
— Чем хуже, тем лучше, господа!
Завалишин сорвал с вешалки шинель, схватил белые перчатки.
— Куда, на бал? — опять не выдержал Рикорд.
— Вы любите посмеяться надо мной, но это меня не задевает. Я убежден, настанет день, когда вы скажете: «Дмитрий Иринархович, я не знал вас по-настоящему!»
Рикорд смотрел на это открытое, изменчивое лицо. Глаза его на секунду лишились веселого блеска.
— Что же, может быть, может быть...
Лихо козырнув, Завалишин исчез за дверью.
ДВОРЕЦ МОЛЧИТ
Два года тому назад, в 1822 году, Завалишин отправился в кругосветный поход на фрегате «Крейсер», которым командовал Михаил Петрович Лазарев.
Еще из Лондона Завалишин написал письмо Александру I в Верону, где происходил тогда очередной Европейский конгресс победителей. Наполеона. Получив уже в русско-американских владениях вежливый ответ царя с приглашением посетить Зимний дворец, Завалишин только и говорил о предстоящем свидании. Он ни на минуту не сомневался в искренности, а следовательно, и в глубокой заинтересованности монарха.