Школа прошлой жизни
Шрифт:
Я увидела себя в двенадцать лет, в красивом праздничном платье, нарядная мать, как всегда элегантный и галантный отчим, мы сидим в трактире, напоминающем старинную избу далекой загадочной страны далеко на севере, и невероятно, остро и ярко пахнет копченая рыба, и половой, одетый чужестранным рыбаком, рассказывает, как ловят эту рыбу в холодных, покрытых льдами морях…
— ...Задумались?..
От неожиданности я чуть не выронила ложку и поймала удивленный взгляд Питера и вопросительный — Лэнгли.
— Вспомнила детство, — я выдавила улыбку. — Знаете, трактиры в Анселских Долинах.
Мне
— Нет-нет, господин Фаррелл, не думайте скверно, — предупредил он. — Госпожа Гэйн выросла в другой стране, там все иначе. И семья, обедающая в трактире, достойная. А еще в Анселских Долинах множество трактиров, где можно познакомиться с кухней далеких стран…
Поверил Питер или нет, но он озадаченно кивнул, а вот я обмерла. Лэнгли был в Анселских Долинах? Но он промолчал, когда я сказала ему, что там выросла. «Разве он обязан перед мной отчитываться?» — тут же дала я себе окорот. Нет, я слишком много думала о своей персоне. И вгрызлась в ломоть хлеба зубами, памятуя о том, что крестьянская еда не требует манерности.
— Мы едем в другом направлении, — продолжал Лэнгли. — Не в новый храм, а в чем нужда, господин Фаррелл? Если ваша матушка крепка?
— Дороги, — вздохнул Питер. — Сами знаете, господин директор, как все развезло. А у меня того и гляди корова начнет телиться, мне отлучаться нельзя никак.
— Отправьте с ней брата? — как бы между прочим предложил Лэнгли. — Он выглядит сильным мальчиком.
Я замерла с ложкой у рта. Я, конечно, могла ошибаться, но мне показалось, что он исподволь пытается вывести разговор на эмпуса. Питер же только схватил новый ломоть хлеба и зачерпнул ложкой похлебку из своей тарелки.
— Он нужен мне здесь, — удрученно сказал он. — Не так много у меня рук. Так, может, вы хотя бы доедете с ней до развилки?
Лэнгли посмотрел на меня, но я не знала, что ему ответить. Я была в этих краях лишь один раз, с почтовой каретой, и почтовая карета отвозила меня обратно, и я не помнила, по каким дорогам мы проезжали. Но Лэнгли определенно ждал от меня ответ.
— Мы доедем с ней до развилки, — необдуманно пообещала я и тут же поняла, что ответ был неправильный. По лицу Лэнгли скользнула едва заметная тень и пропала. — Долго нам до нее?
— Часа три, — пожал плечами Питер. — На повозке, может, все пять. Если выехать с рассветом, как раз до полудня успеете, и матушка до темноты доберется до места.
Он напрягся, это было очевидно, вероятно, наше решение было важным. Он что-то скрывал? Лэнгли спокойно произнес:
— Мы планировали выехать позже. Что до того, что стемнеет, у нас есть газовый фонарь, да и лошадям темнота не помеха. Здесь разбойники?
Питер отставил тарелку в сторону, огладил тыльной стороной ладони редкую светлую бородку. Он мялся, не желая отвечать, но от пристального взгляда Лэнгли скрыться было непросто.
— Матушка опасается ерунды, — будто извиняясь, сказал он. — Крестьянин работать должен, когда у него работы
— Вурдалаки? — понимающе перебил его Лэнгли. — О да, студентки тоже пытаются увильнуть от работы, пересказывая древние байки.
— Когда-то к нам приезжала травница из Школы, — поделился Питер словно секретом. — Коров в наших местах мало кто держит, дальше ехать только до деревни, а навоз, сами знаете, для трав средство дивное. Да вы пейте молоко, господа, это же не ваше, с травами да зельями, оно ведь теплое еще было пару часов назад.
Я благодарно кивнула. Мне уже давно не выпадала возможность выпить настоящее молоко, а не то, какое хранилось в погребах Школы. Оно не портилось месяцами, приправленное несколькими каплями алхимических препаратов, и, конечно, не имело ни вкуса, ни запаха свежего молока. Потом, мне казалось, что гостеприимство Питера искреннее, и он охотнее, чем словами, делится с нами куском насущного хлеба.
— Травница? — Лэнгли излучал обаяние и простоту. Человеку, который с ним общался впервые, он должен был казаться немного легкомысленным и беззаботным… франтом, сказала бы я, но наряд Лэнгли был не так уж и франтоват. У Питера, возможно, и сложилось о директоре Школы нужное впечатление, но только не у меня. — Вы говорите про госпожу Коул?
Глава тридцать первая
— Коул? — переспросил Питер. — Я не знаю, как ее звали. Но, по-моему, она умерла еще до того, как скончался мой отец. Я ее уже столько лет здесь не видел, а она и тогда была стара. Так вот она приезжала, забирала навоз и пугала моих работниц глупыми байками. А те, в свою очередь, пугали мать. Не со зла, конечно, но деревенские бабы — дуры!
Звучало грубо. Но я понимала Питера: о своей матери он заботился как умел, и, разумеется, ему не нравилось, что кто-то рассказывает ей истории, которые ее тревожат.
А эта история тревожила меня… Травница из Школы?
— Дурная была та травница, да простят меня Сущие, — продолжал Питер. — Местная, а училась еще у школьной травницы-монашки. Но я про то точно не знаю, это старая Энджела говорила, да упокоят Сущие ее душу. Ох и ругалась она! Старая Энджела, я имею в виду, господин директор.
«Меня этой байкой пугала наставница, когда я только сюда пришла. Вот уж была суеверная старуха», — вспомнила я слова госпожи Коул. Госпожа Джонсон тоже что-то говорила про травницу?
— Вурдалаки, деревья какие-то, волхвы! — распалялся Питер. — Старая Энджела через то потеряла место! Был какой-то скандал с монашками, и всю прислугу разогнали…
Нэн упоминала про это. Волхв, который поклонялся Вещему Древу. И именно тогда в Школе стали трудиться девочки, а не прислуга со стороны. Я поймала взгляд Лэнгли и прикрыла глаза, давая понять, что знаю эту историю. Я не могла ему сейчас рассказать, но надеялась, что он правильно истолкует мое многозначительное и выразительное молчание.