Школа прошлой жизни
Шрифт:
«Другой человек едва не погиб, и хорошо, что успели вовремя. Она не ведает, что ей грозило, кажется, только ищет, кто виноват...»
Госпожа Коул? Мы с Лэнгли успели спасти ее, и она в самом деле пыталась выяснить, кто поджег ее сундук. Я не помнила, говорила ли я госпоже Джонсон, что мы нашли ее лежащей в теплицах, но оставался Лэнгли, он мог рассказать, он был там со мной — или я была с ним, но это все значит, что госпожа Коул уже знает правду?
— Зачем! — прохныкала я. — Зачем же, зачем!
Голос сорвался на истерический писк, я напугала каких-то пташек, они метнулись с веток, истошно крича, а я проглотила болезненный ком, вставший в горле. Зачем госпожа Джонсон все это делает, для чего? В чем причина?
Я так доверяла ей! «А кому я не доверяла?» Все, кому я верила, предали, а разве бывает иначе, тот, кого сторонишься, не предает… Но я словно искала специально того, кому можно открыться.
Беги, Стефани, беги…
Госпожи Коул, наверное, уже нет в живых. А что будет потом? Госпожа Джонсон приказала протопить Школу… однажды неосторожная искра выскочит из камина и пламя охватит старые стены, посеет панику, принесет мучительную неотвратимую смерть, а я — я убежала, как велела мне госпожа Джонсон, хранительница Школы, мудрая и хладнокровная убийца…
Или опять загорится сундук или чей-нибудь шкаф. Госпожа Джонсон не могла не учуять начинающийся пожар. Кто поджег сундук госпожи Коул? Неважно. Кто угодно — по просьбе, со своим интересом, за оценку, за что-то еще...
Нет никакого эмпуса, я могу возвращаться назад. На обгоревшие камни, на пепелище, и, может быть, я застану еще хоть кого-то в живых.
Но я обещала крестьянину на дороге привести помощь, я была слишком близко от цели, ничего не меняли эти полчаса — для меня, не для него. Если Школа сгорела дотла, я никому не облегчу страдания, я не хочу ощущать бессилие, я помогу тому, кому я могу помочь.
Я снова себе лгала, отчаявшись разобраться, то, к чему я пришла в своих рассуждениях, пугало больше, чем призрак в ночи. Я спаслась потому, что госпожа Джонсон пожалела меня?
Я не увидела и не услышала голоса, просто передо мной возник суровый мужчина, не старый, очень крепкий, и схватил за поводья лошадь. И я бы перепугалась в любой другой раз, но сейчас у меня не осталось сил на еще один страх.
— Куда же! — сказал мне мужчина. — Госпожа меня слышит? Госпожа может слышать и говорить?
Я кивнула. Я задыхалась, грудь мне сдавило, это были первые предвестники слез. Нехороших слез, которые я не могла удержать.
— Там… — прошептала я. — Там… Джим… он… — Воздух кончился. — На дороге, я… он…
Я вывалилась из седла на руки этому мужчине, рыдая, захлебываясь слезами, у меня началась истерика, я перестала соображать. Перед глазами все плыло и вертелось, собственный крик резал уши, я не слышала ни чужих голосов, ни других звуков, не чувствовала прикосновений, не чувствовала ничего. Я зажмуривалась и вопила. Мир кончился, я хотела вырваться и бежать, сколько получится, а потом упасть и, если мне повезет, умереть.
Сильный удар по щеке привел меня в чувство. Все разом исчезло, кроме резкого, до боли, холода, обжегшего мне лицо, и я остановилась и открыла глаза.
— Ну вот, госпожа, — сказала мне женщина, сидящая рядом. — А ты не стой, принеси мне еще воды.
Я подняла голову. Мужчина, который встретил меня, кивнул и вышел, я перевела взгляд на женщину. Красивая, крепкая, молодая, чуть старше меня, она смотрела на меня обеспокоенно и слегка виновато.
Я была в крестьянском доме, в чисто убранной комнате, и я не помнила, как попала сюда.
— Пусть госпожа на меня не серчает, — попросила женщина. — Как Стю вас принес, всю такую кричащую, я и не знала, что делать. Потом вспомнила, как матушка сестру мою приводила в чувство, та такая же нежная была, прямо как госпожа. Ну вот, теперь все хорошо. Да?
Я слабо улыбнулась в ответ и утерла мокрое лицо рукавом. Женщина хотела как лучше, пусть грубо, но ей удалось. Она отхлестала меня по щеке и облила ледяной водой, неприятно, но… не так безнадежно, как биться в беспомощном крике.
Вернулся Стю, протянул мне кружку с водой, женщина посмотрела на меня сурово — пей, — и я послушалась. Стало легче. За свою истерику я почему-то не испытывала смущения. Я была в ней не виновата.
— Это госпожа так из-за Джима? — спросил Стю. — Что же такое? Телегой его переехало?
— Он потерял колесо, — вот теперь волна стыда накрыла меня с головой. Конечно, они решили, что я увидела на дороге трагедию, наверное, уже распереживались. — Я… устала и… я встретила его, он вез вам мясо. Если вы объездчик.
— Он самый, — поклонился Стю, — и пасечник местный. — И обернулся к женщине: — Посмотри за госпожой, Сюзи, я съезжу, помогу Джиму. Рано не жди, с телегой — сама понимаешь.
— Он просил вас взять какие-то инструменты, — добавила я. Стю усмехнулся — конечно, он и сам догадался бы, мой совет был излишним.
Мы с женщиной остались вдвоем. Ситуация была очень неловкая. Мне надо было встать, извиниться, поблагодарить и… уехать, вот только куда?
Ко мне были добры люди, которые совершенно не знали меня. Пусть у них была иногда корысть.
Сюзи встала, протянула мне одеяло, я вытянула руку и замотала головой.
— Нет-нет, благодарю.
Сюзи все равно укрыла меня и вышла. Я коснулась рукой лица — заревана, вся опухла, еще и след от пощечины, но винить некого. Теперь уже не так важно, меня никто не увидит, кроме этой женщины и Стю, и Джима, когда он сюда приедет.
Попроситься остаться здесь на ночлег?
Мне далеко добираться до хутора Питера. Я не успею до темноты, а дорога отвратная и лошадь устала. Лучше дать ей отдохнуть и попытаться поспать самой, если Сущие будут ко мне благосклонны, я высплюсь не хуже, чем прошлой ночью. А потом… а потом будет утро, и я решу.