Школа прошлой жизни
Шрифт:
— Отпустите меня.
Лэнгли разжал хватку и смущенно отступил на шаг. Я потерла плечо — наверное, будет синяк, но неважно.
— Простите. Вы не должны были сюда приезжать. — Он, казалось, ни в чем не раскаивается. Отдает дань вежливости, и только.
— Я думала, вы сбежали, — бросила я ему прямо в лицо. — На самом деле так и есть.
— Я всегда считал самой отчаянной женщиной в мире свою сестру, — холодно сообщил Лэнгли, сверля меня пристальным и недовольным взглядом. — Я ошибся. Ваша отчаянность граничит уже не с безрассудством — с глупостью. Что было бы, если бы я решил не дожидаться утра, а уехал? Где ваша лошадь?
— На улице, — ответила я с не меньшей холодностью. Я пока не решила, что счесть с его стороны большим проступком — бегство в неизвестные края или то, что он раньше меня добрался до монастыря. А Лэнгли кивнул и ушел, вручив мне свой фонарь и подняв с пола мой.
Я отыскала старую лавку у стены — в прежние времена на них сидели паломники — и устало опустилась на нее.
Мой страх, которого я не увидела, но приняла. Что мне теперь с этим делать?
Я не рассчитывала вступать в брак по безумной любви. Чувства проходят, проходят быстро. Супруг должен быть надежным, верным, относиться к другому с уважением — так было в моей семье. Нет выяснений отношений, беспричинной ревности, битья посуды и истерик с побегом матери в женоприимный благотворительный дом.
Я видела, как это бывает, когда работала в администрации бургомистра в Катри, я ведь контролировала их закупки и траты в числе прочих. Избитая женщина с детьми прибегала под защиту женоприимного крова, являлся полицейский, кастелян выделял несчастным комнату и белье, а потом пострадавшая рыдала на груди арестованного супруга, вымаливая у него прощение и обвиняя и служащих женоприимного дома, и полицейского, и непричастного ко всему бургомистра в своей погубленной любви и навечно разбитом сердце. Не всегда было так, но часто. Мне приходилось учитывать эту статистику, чтобы не допускать перерасхода средств благотворителей и бюджета Катри на лишнюю стирку…
Смешно. Не обязательно будет так, но не обязательно и иначе.
Не хочется мне связывать жизнь с человеком так тесно, что я позабуду обо всем остальном.
И снова смешно, потому что Лэнгли я безразлична. Слава Сущим, они меня все же хранят.
Итак, Лэнгли здесь и наверняка уже что-то узнал. Нашел нужные книги. Но не в пример мне благоразумно решил дождаться утра. Что было бы со мной, если бы он не дождался? Спросил, где моя лошадь, и я не сомневалась, что он запасся и сеном, и едой. А я? Наивная дурочка! Бросилась очертя голову… спасать мир.
Ветер проникал через щели в стенах, я начинала мерзнуть. Волосы мои растрепались, наверное, и лицо до сих пор опухшее от слез, и синяк на щеке от пощечины, красавица, да и только. А Лэнгли? На нем не отразились никакие тяготы.
Он вернулся, и из-за ливня и ветра я не слышала его шагов. Я подняла голову, Лэнгли посмотрел на меня, и на этот раз он не светил мне в лицо, хоть на этом спасибо.
— Я отвел вашу лошадь к своей и оставил ей еды. Воды там достаточно, сейчас натечет куда надо.
Он не выглядел вымокшим, что меня удивило.
— Я успел обойти монастырь, — пояснил Лэнгли, понимая мою озадаченность. — Здесь везде столько дыр, что пройти можно считайте сквозь стены. Как полагаете, Сущие сильно разозлятся, что по благословенному месту ступала лошадь?
Он покачал головой, снял мантию, протянул ее мне, затем снял поношенный сюртук, весь в заплатках, и жест у него был такой, словно не менее чем король жалует мне доху со своего плеча.
— Укройтесь, — посоветовал Лэнгли. — Наденьте сюртук и мантию, вам не будет так зябко.
Я сомневалась в этом, но сделала как он велел. Мне не хотелось ни говорить с ним, ни тем более спорить.
— А как же вы? — в конце концов взяло верх мое воспитание: я должна была уточнить, не доставит ли ему это великодушие неудобств. В одной рубахе, такой же задрипанной, как и весь его наряд, Лэнгли не перестал казаться наследным принцем.
— Я умею концентрироваться. Мне не холодно, не волнуйтесь.
Нэн тоже умела, подумала я. Она не замерзла бы, но…
— Вы видели госпожу Крэйг?
— Ее здесь нет и не было. Пойдемте, я хочу вам кое-что показать.
Это Лэнгли, наверное, спугнул ворон, когда я подъезжала к монастырю. Может, ходил к лошади или куда-то еще.
— Вы голодны? Кстати, что с вашим лицом?
Лэнгли шел впереди и не оборачивался, но он уже заметил синяк и убеждаться лишний раз ему явно не требовалось.
— Я заехала по просьбе крестьянина со сломанной телегой на пасеку, и там у меня началась истерика. Жена пасечника дала мне пощечину, чтобы я успокоилась, — без утайки ответила я. — Ваша очередь. Как вы сюда добрались?
— Узнал у Питера короткий путь. Купил заодно еду и сена для лошади.
— Почему вы оставили меня там? — Лучше бы он не напоминал мне про это, потому что я совершенно забыла, что Лэнгли заплатил за мое пребывание на хуторе. — Это подло!
Лэнгли остановился и теперь уже обернулся ко мне. Я едва не налетела на него, вовремя сбавив шаг. Все равно вышло неловко.
— Я не хотел, чтобы вы рисковали, — спокойно объяснил он. — То, что нужно, я нашел и без вас. Я привез бы вам эти книги, и опять моя очередь — почему вы здесь?
Я уже говорила и была в замешательстве. Значит, мой первый ответ его не устроил, но я не намеревалась рассказывать все, что успела надумать. Книги, которые так нужны госпоже Джонсон, найдены, что же, он здорово облегчил мне задачу.
— Я думала, что вы сбежали, и хотела довести все до конца.
Лэнгли прошел еще немного вперед, до неприметной двери, толкнул ее, жестом пригласил меня войти. Здесь монастырь сохранился лучше, холод не чувствовался, и в сюртуке и мантии Лэнгли поверх моей собственной мантии я начала согреваться.