Школьницы
Шрифт:
– Полно, Гарриет, – фыркнула Вивиан Эмберлей, младшая из четырех сестер, а потому самая избалованная. – Я терпеть не могу косых!
– Но лучше быть косой, чем горбатой, – вставила Джейн.
– В ней наверняка есть какой-нибудь недостаток, – продолжала Гарриет. – Может быть, не такой заметный, но что-нибудь непременно есть. Она, должно быть, крошечная, безобразная и трусиха. В этом я совершенно уверена. Конечно, мы будем хорошо обходиться с ней, но в то же время нужно ей показать, что она не смеет своевольничать.
– Возможно, ты и права, – заметила Пешенс Четволд. – Мне не особенно нравится тон Гарриет, но и я думаю, что мы не должны позволять этой девочке распоряжаться нами. Если мы ее избалуем, она не будет любить нас.
– Конечно, – подтвердила Фредерика.
– Знаете, а я буду ее баловать! – возразила Роза. – И уверена, что она совсем не такая, как ты, Гарриет, думаешь! – она сердито взглянула на Лен. – Прежде всего у нее чудесное имя, и я убеждена, что она хорошая девочка.
– Не будем ссориться из-за нее, – примирительно заметила Джейн. – Ведь мы редко спорим. Будет досадно, если из-за этой Робин в школе начнутся распри и неприятности… О, слышите? Колокол! Идемте. Ну, кто скорее?
– Я буду первой, – крикнула Гарриет. – Кто за мной? Бежим, Джейн Буш!
Пикник удался. Все вышло отлично: не было ни споров, ни ссор. Воспитанницы школы вообще редко ссорились. Правда, Джейн Буш была готова спорить всегда, лишь бы нашелся предлог; Гарриет легко сердилась, часто выходила из себя и даже умела браниться, что она и делала при каждом удобном случае. Но нынче никаких причин для этого не было. Когда в классе учатся такие девочки, как две сестры Четволд и три сестры Эмберлей, двум раздражительным ученицам не удается проявить свой дурной характер. Никто не стал оспаривать у них места рядом с мисс Девиньи. Никто не возмутился и не сделал им замечания, даже когда Джейн Буш взяла последний кусок бланманже [3] , никто даже не назвал ее «жадиной» – все держались скромно и достойно.
3
Бланманже – желе из сливок или миндального молока.
Мисс Девиньи сказала мисс Спарк вполголоса:
– Я никогда не видела прежде таких благоразумных девочек. Ваши воспитанницы делают вам честь, мисс Спарк.
– Все они от природы добры и уступчивы, – ответила мисс Спарк. – И я надеюсь, что приезд Робин Стерлинг их не испортит.
– А вы знаете что-нибудь об этой девочке? – спросила мисс Девиньи, придвигаясь к ней.
– Немногое. Мне говорили только, что она причиняет своим близким много беспокойства, и поэтому они сочли необходимым поместить ее в пансион. Ее мать очень больна, а маленькая Робин непослушна. Однако миссис Бёртон, вероятно, не боится взять ее к нам. Она даже считает, что новенькую лучше всего передать на попечение девочек из третьего класса, где ей будет удобнее, и дело пойдет на лад.
– Может быть, она и права, – с сомнением в голосе заметила мисс Девиньи. – Только я не вполне уверена, что это хорошая идея. Воспитанием дикарки было бы сподручнее да и полезнее заниматься девушкам постарше…
Между тем девочки играли в прятки в лесу. Воспитательницы мирно беседовали и не видели, что из зарослей кустов высунулась девичья головка, и ясные лукавые глаза с минуту пристально смотрели на мисс Девиньи. Потом голова спряталась в листьях, прежде чем кто-нибудь успел увидеть ее. Ни мисс Девиньи, ни мисс Спарк не заметили, что самая беспокойная из третьеклашек подслушала их разговор. Это была Джейн Буш.
Джейн не знала матери. В эту школу ее поместили, когда ей минуло всего девять лет, и она пробыла в Эббифилде уже по чти два года. У нее были черные глаза и черные волосы, которые густой гривой обрамляли маленькое личико.
Коренастая, невысокая Джейн совсем не походила на свою задушевную подругу Гарриет Лен. Та была высокой, худой и бледной, с очень светлыми голубыми глазами, с большим ртом и немного выдающимися вперед зубами. Негустые светлые волосы не делали ее краше: никто не назвал бы девочку хорошенькой, и Гарриет давно поняла это.
«Мне нужно выделяться чем-нибудь другим, – думала она. – Если я некрасива, мне, по крайней мере, следует стать незаурядным человеком. Я заставлю всех считать, что я способна к учению и ужасно умна. Ведь умной быть ничуть не хуже, чем красивой».
Может быть, Гарриет и была способнее своих подруг. Она поражала окружающих успехами во французском и немецком языках, хорошо играла фортепьянные пьесы и рисовала чудесные акварели, которые, по ее мнению, были прекрасными художественными произведениями. В глубине души Гарриет считала сестер Четволд глупыми, а трех Эмберлей – пустышками.
– Они вечно тревожатся о том, что у них болит горло, что они промочили ноги или простудились, – сказала она однажды Джейн. – Меня всегда выводят из себя девочки, которые слишком пекутся о своем здоровье. Они делают это только для того, чтобы их жалели и за ними ухаживали! Вот и Вивиан: она отлично знает, что стоит ей немножко поплакать да схватиться за горло, и ее освободят в этот день от всех уроков.
– По-моему, Вивиан – настоящая мошенница, хоть все и считают ее примерной ученицей, – кивнула Джейн.
– О, ненавижу примерных! – заметила Гарриет. – Мне больше по душе дурные.
– В нашей школе совсем нет дурных девочек, тут все такие хорошие, – вздохнула Джейн. – И это ужасно скучно. Мы с тобой, Гарриет, даже не можем пошалить как следует – не с кем!
С такими чувствами эти две беспокойные ученицы отправились на пикник. В тот же вечер перед закатом, когда легкий вечерний ветерок затих и все в природе словно замерло перед наступлением сумерек, Джейн подбежала к Гарриет и с волнением схватила ее за руку:
– О Гарри, Гарри! Интересно, что-то ты теперь скажешь?
– О чем ты? – удивилась Гарриет, которая в эту минуту казалась почему-то особенно высокой и тонкой. – Что тебя так взволновало, Джейн?
– Есть новости! – объявила Джейн, округлив губы и приставляя к ним руки трубочкой. – Да еще какие новости, просто удивительные!
Последние слова она прокричала в самое ухо Гарриет.
– Господи, ты меня оглушила! Я не виновата в том, что у тебя есть какие-то новости. И, право, не думаю, что они так уж интересны.