Школьницы
Шрифт:
Вымыв лицо и руки и причесав волосы, Робин спустилась вниз. Горничная проводила ее в гостиную миссис Бёртон и подала чай.
За столом начальница старалась вызвать Робин на откровенный разговор, но это оказалось нелегкой задачей: девочка вовсе не собиралась открывать ей свои секреты, демонстрируя силу характера и природное упрямство, которое не так просто было сломить.
Миссис Бёртон попробовала заговорить с новенькой о больной матери, но Робин, хоть и моргнула несколько раз довольно подозрительным образом, ответила совершенно спокойно, что ее мать всегда чувствует себя плохо и не выносит шума.
– А я очень шумная, – прибавила она, – потому-то меня и послали к вам. Вы это знали?
– Да, – кивнула начальница.
– Наверное, вы думаете, что здесь я буду вести себя тихо? – продолжала Робин.
– Во время игр, – ответила миссис Бёртон, – вы можете шуметь, сколько угодно.
– Но когда на меня находит, я бываю очень шумной.
– У нас здесь никто не капризничает, – мягко заметила начальница, – это не принято.
Тут Робин протянула руку, без спросу взяла большой кусок кекса и принялась жадно его есть, засовывая в рот огромные куски и посыпая все вокруг крошками.
Миссис Бёртон решила в первый вечер не делать девочке замечаний, а потому заговорила об уроках. Что знала Робин? По-видимому, ничего, а между тем имела представление по чти обо всем.
– Я много читала, – спокойно объяснила новенькая, – но меня не могли заставить сидеть за уроками. Наверное, и поэтому тоже меня послали сюда. Вы и это знали?
– Да, слышала, – дипломатично ответила начальница.
– Вы хотите заставить меня учиться? – спросила Робин.
– Надеюсь, что тебе это вскоре понравится, – ответила начальница.
– До сих пор со мной никто не мог справиться, – спокойно сказала Робин.
Она поднялась со стула, не спросив разрешения и просыпая на пол крошки. Девочка подошла к окну и остановилась, – может быть, умышленно – спиной к наставнице. Миссис Бёртон посмотрела на ее широкую спину, на сильные плечи и на густые волосы, которые роскошными прядями спускались ниже талии. Начальницу нелегко было вывести из себя, и она редко приходила в отчаяние, однако сейчас поняла, что, приняв Робин Стерлинг в свою благополучную школу, взялась за трудное дело.
Через минуту миссис Бёртон тоже встала, подошла к своей новой воспитаннице и взяла ее за руку.
– Я хочу, чтобы вы помогли мне, Робин, – сказала она.
Яркие глаза девочки мельком взглянули на нее и потупились.
– Каким образом? – спросила Робин. – Я не слишком умею это делать.
– Сегодня вечером я не скажу вам этого, дорогая, но, может быть, завтра мы вернемся к этому разговору. У нас есть одно правило, которое никогда не нарушалось: новая ученица всегда пьет со мной чай на следующий день после приезда. Итак, Робин, завтра вы снова будете вечером пить чай со мной. Приходите ко мне в пять часов, – помните, ровно в пять. Это большая честь для вас, моя милая.
– Все зависит от того, кто это считает честью. Правда? – спокойно спросила девочка.
– Я думаю, вы будете считать это честью, – так же невозмутимо сказала миссис Бёртон и, взяв Робин за руку, отвела в школьную приемную.
– Тут есть книги и все, что вам может понадобиться. Подождите здесь своих новых подруг. Я думаю, они вернутся в восемь часов. Вы поужинаете вместе со всеми и ляжете спать.
Робин ничего не ответила. Начальница ушла.
В школе имелись три так называемые «приемные»; в сущности, это были обыкновенные гостиные. Одна предназначалась для учениц шестого класса и представляла собой большое, изящно отделанное помещение с прекрасной мебелью, с огромным роялем, мольбертами у окон и картинами на стенах. Приемная учениц шестого класса была устроена как настоящая гостиная, чтобы они ощущали себя совсем взрослыми, – чувство, которое любят испытывать молодые девушки шестнадцати-восемнадцати лет.
Младшие ученицы тоже имели свою гостиную, больше походившую на детскую: в ней были игрушки, столики, стульчики, книжки – все, чтобы малыши чувствовали себя как дома.
Гостиная третьего класса, куда миссис Бёртон привела Робин, была большой квадратной комнатой. Посередине стоял круглый стол, возле одной стены располагался книжный шкаф с историческими сочинениями, у другой – полки с повестями и описаниями путешествий. Тут же было и несколько глобусов. Перед каждым из четырех окон висели клетки с канарейками, снегирями и другими ручными птичками. В углу стояла большая клетка с попугаем.
Робин чувствовала на сердце невыразимую тяжесть, но, увидев птиц, просветлела лицом. Она переносила свой стул от одного окна к другому и разглядывала вблизи птиц, которые распушились, превратившись в круглые мягкие мячики, и крепко спали. Ни за что на свете она не разбудила бы их, и новый, нежный свет загорелся в ее глазах.
– Хорошенькие, голубчики, – шептала она.
Ее лицо приняло по чти счастливое выражение, когда она рассматривала пернатых любимцев девочек третьего класса.
Наконец она пересекла комнату, чтобы посмотреть на попугая. Старый, седой, он показался ей полным достоинства и умным. Птица не спала, а, склонив голову набок, смотрела на Робин.
– Думай о том, что ты делаешь, – резко сказал попугай и повернулся к девочке спиной, точно вознамерился не обращать на нее внимания.
Робин расхохоталась. Засмеялся и попугай, правда, вышло это у него немного скрипуче. Он все еще сидел к ней спиной.
– Сам думай о том, что делаешь! – крикнула ему Робин.
– Ха-ха-ха! – отозвался попугай, а потом вдруг произнес: – Мяу-мяу!
Он встопорщил перья и походил теперь на рассерженную кошку.
Заливаясь смехом, Робин смотрела на него. Так ее и застали ученицы третьего класса, вернувшись с прогулки. Они вошли в комнату, торопясь и волнуясь; все взгляды были прикованы к Робин; каждая из девочек хотела что-нибудь сказать новенькой, которая возбуждала их любопытство.
– Я рада, что ты приехала, – произнесла Фредерика Четволд, которая была немного старше остальных и потому заговорила первой. – Ты Робин? Да?