Штормовое предупреждение
Шрифт:
– Я расстреляла ребят Дэйва на подлете, а что?
– Вот именно. Ты сориентировалась в ситуации и чувствовала ее, как рыба воду. И, кстати, ни разу не промахнулась.
– И о чем это тебе сказало?
– О том, кто передо мной. Мне импонируют люди, которые умеют что-то делать хорошо. Они вызывают уважение. А симпатии без уважения никогда не бывает. Так что да, наша с тобой первая встреча меня впечатлила: ты появилась, как карающая валькирия. Думаешь, на свете много таких дам?
– Тебе разве не нравятся более женственные образы?
– А разве я сказал, что ты неженственна, Ева? Для того, чтобы хорошо владеть своим телом, стрелять без промаха, вообще попасть в силовой отряд, нужна настойчивость и воля. Без тренировок всего этого не достичь, а значит, у тебя хватило характера добиться
– А это о чем тебе сказало?
– Что ты не только волевой человек, но и образованный. Секрет обмолвился, что ты аналитик в отряде. И меня это купило окончательно.
– Гм? – Ева издала некий вопросительный звук, не разжимая губ
– И это тоже, я имею в виду. Ко всему прочему, меня привлекают люди, которые умеют что-то, чего не умею я. Это делает их более притягательными. И то, что ты умела обращаться с железякой, которую я после угробил, тоже добавило тебе в моих глазах привлекательности.
– То есть, подводя итог, – Ева, кажется, сглотнула, – тебе нравится, что выбранная тобой женщина занимается такими вещами, да еще и собралась помыкать тобой в хвост и гриву…
– Не вижу проблемы. Сбавь ход, мы почти приехали. Нам вон туда, видишь вывеску?
– Какую? Вон ту с клубникой, которая похожа на вырезанное сердце алкоголика?
– Точно. Нам туда.
Там не было парковки, и они просто оставили машину на обочине, въехав передними колесами на тротуар – как будто додж покусился на эту территорию и захватил некоторую часть. Ковальски почувствовал, что у него мурашки бегут по спине, а в желудке словно образовалась зона турбулентности. Он почувствовал и нетерпение Евы – кажется, ее подгоняло что-то еще, помимо очевидной причины. И было очень странно идти с ней рядом, как двум приятелям, и думать о том, что через полчаса, а может и меньше, она будет его.
Им никто не удивился внутри. Равнодушная особа за стойкой приняла от них деньги за номер и выдала ключи. В автомате у стены можно было купить презервативы. Лифт поднимал на нужный этаж. Коридор без окон, неярко освещенный галогеновыми лампами, был небольшим. Их номер нашелся быстро, ключ не заело. Внутри смотреть особо было не на что: вариантов, для чего это помещение служило, было немного. Комнатка, совсем маленькая, практически полностью была занята кроватью – та буквально подавляла своим размером. Кроме этой довлеющей над всем здесь постели, нашлись еще небольшая полка с телефоном и плоский телевизор на стене. Ну, и еще дверь в ванную.
– Ты первый, я буду долго, – безапелляционно велела ему Ева. – И не уноси полотенце. Терпеть не могу, когда нет полотенца.
Ванная – санузел, если точнее, в котором все было друг к другу впритык – была чистая и безликая. Вещи можно было оставить висеть – на перекладине нашлось несколько тремпелей, экономная замена отсутствующему тут стенному шкафу. Он испытал двухсекундную панику при виде узкой, как гроб, душевой кабины, но переступил через себя. Стоя под струей душа, лейтенант вдруг подумал, что это даже немного дико – все то, что сейчас происходит. Его личная жизнь разнообразием не отличалась – в тот момент, когда она вообще была, эта личная жизнь. Он попытался вытащить из архивов памяти сведенья о том, когда она, черт возьми, все же была, и не смог так уж сходу вспомнить. Но зато он отчетливо помнил, как чувствовал себя всегда – будто немного чужим, из другой породы или другой стаи. А Ева была определенно одного с ним поля ягода. Они отлично друг друга понимали. И он понадеялся, что его поиски закончены. Он нашел то, что хотел, и постарается, чтобы в его лице то же самое нашла бы и Ева. Хотя он все еще слабо понимал, что же она хотела.
Ковальски встретил ее, выходя из санузла – аналитик чужого отряда как раз щелкала пультом: скорее всего, ей стало любопытно, что может показывать телевизор в таком специфическом месте.
– Представляешь, три канала, – не оборачиваясь, поделилась она открытием. – Музыкальный, новостной и порно. Елки-палки, это сочетание просто сто из ста! – она бросила пульт на покрывало и поднялась. На экране телевизора приглушенно выводила тягучую песню сильно накрашенная женщина, глядящая в камеру томно и голодно. Ковальски попытался было припомнить,
– Согрей тут место, – велела она. – Не люблю холодные кровати, – Ева подошла поближе и положила руки ему на грудь.
– Скажи что-нибудь.
– Что именно?
Голос чуть охрип. Ева усмехнулась и царапнула его ногтями. Под пальцы ей попался старый рубец, и она проследила его контур. Пальцы у нее подрагивали.
– Ты ведь не пользовался шариковым дезодорантом или чем-то таким, да? – спросила она. – Не пользуйся. От тебя пахнет живым человеком. Мне это нравится.
И она ушла, а вскоре за стеной зашумела вода. Женщина на экране телевизора покачивалась, будто змея под дудкой заклинателя, но на самом деле это она как раз и была заклинателем, а зрители – ее змеями. Волосы у нее разметались из прически – крашеные, одна прядка темнее, другая – светлее. Ковальски приглушил свет, но женщину с ее песней оставил и забрался под одеяло. Постельное белье холодило разгоряченную кожу. Вообще, тут было довольно уютно, если вдуматься. И цена вполне приемлемая. Даже если тебе не платит законное жалование государство.
Лейтенант посмотрел в сторону единственного окна без подоконника. Жалюзи опущены, но он знал, что если приподнять их, то увидит он только противоположную стену. Сомнительно, чтобы кто-то там бодрствовал, а если и так – то вряд ли он имеет желание наблюдать, что происходит в соседнем доме…
Ева пробыла в душе с четверть часа и вернулась, что-то держа в руке. Он понял что это, только когда Ева прижала его за плечо к кровати. Она ведь так и не вернула ему наручники и теперь смогла воспользоваться ими. Никаких проблем. Действительно никаких. Спинка кровати, что правда, хлипкая – он мог бы ее и выдрать, если что, но постарается обойтись без излишеств. В конце концов, это совершенно неважно: ведь Ева тут, рядом. Он ее чует (и она его определенно тоже, он видел, как хищно подрагивают у нее ноздри) слышит и осязает. Это приятно. И это надежно. Это – и то, и другое вместе взятые: осознание, что человек рядом с тобой, даже когда ты его не держишь. То есть, Ковальски был бы рад и подержать, но скованные над головой руки этому мешали.
Они уже целовались прежде, но не так, как теперь. В первый раз он был просто рад тому, что девушка, которая понравилась ему, ответила взаимностью и сочла возможным подобный шаг. Не делала вид, что не понимает, что происходит, а вполне осознанно взяла на себя ответственность за принимаемое решение. Как будто говорила: “Я поняла тебя, я не против”. Ева даже не пыталась заставлять его добиваться ее внимания, пока она еще пораздумает.
Но теперь все было чуть иначе – они все еще не знали друг друга, не знали, что другому понравится, не были уверены. Он не был. Ева, кажется, была не только уверена, но и знала, что делать. Ковальски подумал, что сейчас она очень похожа на хищную птицу – с тем, как она поводит головой, принюхиваясь – птицы, конечно, не нюхают, но движение все равно схоже – и еще с тем, как впивается пальцами… Ее вело, словно от выпитого – а ведь он точно знал, что Ева ни капли сегодня в рот не брала. Ее вело от происходящего. Возможно, от власти над другим человеком и его покорности – лейтенанту и в голову не приходило сопротивляться. Очки он оставил еще в крошечной душевой, и Еве ничего не мешало. Она оседлала его, и он почувствовал, какая она горячая, живая, настоящая, не придуманная им в тот холодный предрассветный час, когда ты не то проснулся, не то умер ненадолго и попал в другой мир… Зажав ему рот ладонью, Ева вдруг укусила его за плечо, и он от неожиданности вскрикнул – хотя «вскрикнул» тут не совсем подходит. Подал голос, заглушенный ее рукой. И это ей тоже понравилось, он почувствовал как сократились ее мышцы под кожей, будто по ней прошла волна. Ковальски закрыл глаза. Ощущение другого человека рядом, готовность этого человека быть с ним, его внимание согревали так, как уже давно и ничего не грело. Он абсолютно и полностью доверял сейчас Еве и был совершенно, железобетонно уверен, что она не ударит его ножом, стоит ему отвернуться, а это стоит дорогого…