Штундист Павел Руденко
Шрифт:
лешие и черти ходят. Отчего ты ему не сказала, чтоб он ко мне в сад пришел? И ближе и лучше.
– И то правда. Да я не знала, что можно, – пожалела Галя.
– Ну вот уж дура так дура, – сказала Ярина. – В другой раз, смотри, умнее будь. А то на
Панночкиной могиле, да еще с некрещеным штундарем, того и гляди черти на тот свет утащут.
Галя засмеялась, но в глазах ее мелькнуло выражение испуга. "А что как взаправду?" –
подумала она.
– Ну, я иду, – сказала она
чесать. Коромысло так и режет.
Ярина тоже пошла восвояси, покоряясь необходимости прервать интересный разговор.
Когда она отошла шагов десять, из-за плетня, у которого они все время стояли, показалась
седая голова без шапки, с кошмой седых волос, крупным горбатым носом и огромными седыми
усами, которые придавали что-то внушительное, молодецкое всей его крепкой, стройной
фигуре.
То был старик Охрим Шило, отец Панаса. Когда-то он был первый забияка в округе. Молва
приписывала ему немало темных подвигов, и ему удалось уцелеть только благодаря особой
пронырливости и изворотливости, за которые ему и дали прозвище Шило. Охрим, впрочем, уже
лет двадцать пять как остепенился и зажил хозяином. Он женился на богатой и успел овдоветь и
теперь считался первым богачом в округе. Он торговал скотом и снимал большие баштаны и
вообще стал мирным торгашом и земледельцем. Только по огонькам, вспыхивавшим в острых,
как у ястреба, глазах, сверкавших под нависшими, почти черными бровями, можно было
догадаться, что в этом старике все еще жил бес.
Такой именно огонек загорелся в глазах старого Охрима, когда он посмотрел вслед
удалявшейся Ярине.
– Вишь ты, на Панасовых волов зарится, – сказал он про себя, – юла черноглазая. А Панаску
нужно-таки с той овечкой поскорее окрутить. Так-то вернее.
Он нагнулся снова над грядкой мяты, которую вышел прополоть перед обедом, и дополол
ее таки до конца. Но тут он не выдержал. Он пошел в дом и приказал наймичке, чтоб в минуту
обед был готов. Наскоро перекусив, он пошел в. каморку, где стоял сундук с его платьем. Здесь
он оделся в новый синий кафтан с золочеными пуговицами, надел новые сапоги с красными
отворотами, привел всего себя в порядок и, надвинув на брови смушковую шапку, отправился к
Карпию с дипломатическим визитом.
У Карпия на стол еще не накрывали. Галя вернулась поздно с реки, а Карпиха была
большой копуньей, и на то, что другая баба сделала бы в час, ей нужно было два.
Галя возилась у печки, пробуя, не поспел ли картофель, чтобы накрывать на стол, как,
выглянув в окошко, она увидела входящего в ворота гостя.
–
– Эх его нелегкая принесла! – проговорил Карпий.- Людям обедать, а он в гости!
Он вышел, однако, на крыльцо навстречу гостю.
– Добро пожаловать, Охрим Моисеич. Милости просим в горницу.
На лице Карпия не было следа раздражения. Он был весь вежливость и гостеприимство. К
тому же его любопытство было задето. Охрим зашел, очевидно, неспроста, иначе он бы так не
выряжался, а по какому-то важному делу.
– Спасибо за вашу ласку, Карпий Петрович, – отвечал Охрим, низко кланяясь.
– И за вашу спасибо, Охрим Моисеич, что прозе-, дать зашли.
Они вошли в избу. Карпий усадил гостя в почетном углу, а сам сел насупротив на
деревянной скамейке.
– Откуда Бог несет? – спросил он.
Это значило: зачем изволили пожаловать, но прямого вопроса не позволял деревенский
этикет.
– Вот к попу собрался, – сказал Охрим, оглядывая самого себя. – Нужно рассчитаться с ним.
Так я хочу того, поторговаться.
"Ну что ты врешь, к попу ты не собирался, – подумал про себя Карпий. – Коли б хотел
торговаться с ним, пошел бы с вечера, когда отец Василий успеет напиться пьян и становится
сговорчив, а не среди белого дня, когда он еще трезв и копейки не скинет".
– Известно, нужно поторговаться, кому же охота свое добро зря отдавать, – сказал он
громко.
Он заговорил об урожае, о ценах на хлеб в городе, не спуская с гостя внимательных своих
маленьких сереньких глаз.
Вошла Галя и остановилась у порога.
– Чего тебе? – обратился к ней отец.
– Мама велела спросить, накрывать ли на стол, или подождать, – сказала девушка.
– Накрывай, накрывай! Люди давно отобедали, а мы только за стол садимся, – сказал он
укоризненно.- Дочка на реку с бельем ходила, а старуха у меня, что некормленая лошадь: шаг
сделает и пристанет, – пояснил он гостю, чтобы не уронить дочки в его глазах.
Охрим сделал снисходительный жест и встал из-за стола.
Карпий стал упрашивать Охрима отобедать с ними. Но тот из вежливости отказался.
– Ну так чайку напьемся после обеда, – предложил Карпий.
Охрим согласился и, усевшись поодаль у окошка, чтобы не мешать, стал ждать чаю. Это
окончательно убедило Карпия, что он пришел неспроста.
Обед продолжался недолго и прошел почти в полном безмолвии. Говорил почти один
Охрим, рассказывая про плутни деревенского начальства и глупость старшины, с которым был
не в ладах, потому что сам метил в старшины. Карпий со старухой ели медленно, истово,