Штундист Павел Руденко
Шрифт:
и упрямо. Она не прочла в них желанного ответа. Голова ее упала снова, и пуще полились
слезы.
– Нет, значит, нам счастья от Бога, – проговорил Павел.
С крестьянской покорностью судьбе он покорился своей горькой участи.
Он заговорил о постороннем. Стал расспрашивать про дом, про мать. Она отвечала ему
сначала односложно, потом разговорилась. Долго сидели они. Жара успела спасть. Солнце
спустилось на полпути до заката, а они все сидели и разговаривали, и не
расставаться. Раздался пастушечий рожок. Скотину выгоняли.
– Пора! – сказала Галя. – Не поминай меня лихом. Он не стал ее задерживать; нужно было
и ему идти домой на работу".
Он проводил ее до опушки, и здесь они обнялись и попрощались, как родные расстаются
перед вечной разлукой.
Глава IX
В то самое время, как Павел хороводился со своим отцом духовным, вымащивая карасями
свой путь ко спасению, к одинокой пасеке старого штундиста подъезжали две повозки. В
первой сидело двое жандармов; во второй ехали молодой консисторский попик и чиновник в
форменной фуражке. Старшина Савелий трясся на облучке рядом с кучером. Его вызвали в
город нарочно, чтобы консисторским посланцам не было хлопот с разыскиванием сельского
начальства на месте.
– Вот здесь,- неохотно указал рукою Савелий, останавливая повозку в виду знакомого нам
домика.
Вся компания слезла и вошла в дом. Лукьяна не было в избе. У печки хлопотала Параска,
которая, завидев незваных гостей, входивших во двор, опрометью бросилась из избы искать
Лукьяна. Он работал на огороде, любовно обсыпая мягкой землей корни молоденьких
жасминов.
– Что случилось? – спросил он испуганно, увидав бледное лицо Параски.
– Батюшки! Солдаты пришли по тебя. Поп и чиновник с ними. Староста Савелий привел.
Лицо Лукьяна сейчас же приняло спокойное, несколько торжественное выражение.
– За мной, значит! – сказал он серьезно.
Он помолчал с минуту, бросая как бы прощальный взгляд на все эти дорогие его сердцу и
им выхоленные растения.
– Братьям от меня поклонись, – сказал он скороговоркой. – Скажи им, чтоб не унывали и не
огорчались. Бог всегда со мной – чего убоюся? Да присмотри без меня, – прибавил он, – вот за
цветком. Цветки – дар божий. Краше Соломона во славу его одевает он их. Да за скотинкой и
пчелками. Тварь немая – она не скажет. А теперь пойдем.
Он пошел вперед к дому. Параска следовала за ним.
– Коли что спрашивать станут, – шепнул он, оборачиваясь к ней на ходу, – если насчет
веры, – отвечай, как Бог на душу положит. А если насчет братии – ни гугу. Скажи, что ты в эти
дела не
Они вошли в дом, где уже хозяйничали гости, осматривая книги и шаря во всех углах.
Обыском руководил отец Паисий, молодой попик, воротило консистории, которому поручено
было присмотреть, чтобы при обыске у штундистского апостола полиция чего-нибудь не
пропустила и чтоб опрос односельчан был произведен в каком следует духе. Он должен был
кстати повидать отца Василия насчет кое-каких просроченных взносов в консисторию.
Паисий был белокурый молодой человек с маленькой лисьей мордочкой, кроткими
голубыми глазками и мягким, вкрадчивым голосом. Архиерей всегда употреблял его для тонких
дипломатических поручений, которые молодой пронырливый попик обделывал с ловкостью
старого иезуита.
– А, вот и ты пожаловал, – сказал Паисий. – Ты сам Лукьян-апостол и есть? – прибавил он с
улыбочкой. – Вот мы тебя навестить приехали насчет веры новой, что ты открыл. Посмотрели
тут кое-что без тебя. Мудер ты, видно. Книг – как у попа. Нет ли где еще?
– Я Лукьян, точно, а апостолом не мне, грешному, прозываться, – отвечал штундист. –
Служу Богу, как повелел он. Книги мои вот тут. Других нет. Осмотрите сами, милости просим,
и Бог вам на помощь, коли вы с добром.
Это было сказано так просто и с таким достоинством, что Паисий несколько опешил и
перестал подшучивать.
Обыск был произведен очень тщательно. Осмотрели клеть, и сарай, и двор. На дворе стояла
опрокинутая вверх дном бочка. Подняли и ее, чтоб убедиться, не спрятано ли там чего-нибудь.
Никаких писем или документов в доме найдено не было. Но в ящике стола оказалась
толстая тетрадка, в которой Лукьян набрасывал свои проповеди. Паисий так и вцепился в нее.
– Вот оно, новое-то евангелие! – не мог удержать он ехидного замечания.
Лукьян добродушно улыбнулся.
– И старое-то дай Бог соблюсти! – сказал он.
Книгам была сделана подробная опись, и те, где оказались пометки, были отобраны и
приобщены к "вещественным доказательствам". Затем Лукьяну приказано было одеться и идти в
волость.
Параска всплакнула и попробовала причитать. Но Лукьян так на нее посмотрел, что она
тотчас перестала.
– Прощай, мужу кланяйся. Он знает, где у меня что, – сказал Лукьян на прощанье.
Лукьяна увезли в маковеевскую сельскую избу, которая была ближе. Здесь был составлен
протокол обыска, и затем Паисий приказал старосте скликать кое-кого из мужиков для опроса.
Старшина и писарь Пахомыч живо обделали дело. Через полчаса сельская изба была набита