Штундист Павел Руденко
Шрифт:
запоздала уже, но понемногу шаг ее сам собою замедлился.
Жара стояла нестерпимая. С середины безоблачного неба свирепое украинское солнце,
казалось, лило на землю потоки жидкого огня, который, отражаясь от серой, точно посыпанной
пеплом, земли и от белого жнитва, палил ей лицо, и руки, и босые ноги. Все замерло в природе.
Птицы не решались покинуть гнезда, где они лежали как одуревшие, широко раскрывая зобы.
Даже мошкара куда-то попряталась и не мучила
казалось, упивались этим удушающим зноем и стрекотали наперегонки, весело, назойливо,
точно потешаясь над всем, что изнемогало, и задыхалось, и мучилось.
"Ах, до лесу добраться бы только!" – думала Галя. Ее волнение улеглось, было забыто. В
такую жару было невозможно волноваться и думать' о чем-нибудь, кроме избавления от
невыносимого физического мучения. Однако она все-таки не пошла на самую Панночкину
могилу, которая была, ближе. Ей было страшно даже днем, да и змей она боялась, я их там
водилось многое множество. Она забрала немного правее, в сторону большой дороги, сообразив,
что Павел будет высматривать ее с этой стороны.
Кое-как добралась она до опушки и вошла в лес. После палящего зноя поляны ей
показалось, что она попала в рай. В густой сухой тени вековых деревьев было свежо. Она села
под дубом, и ей стало так хорошо, что ей не захотелось никуда двигаться.
– Не мне его искать, а пусть он меня найдет! – сказала она, нежась с улыбкой на мягком
мху, который поднимался по бугристому подножью великана.
Однако она осмотрелась кругом: Павла нигде не было. "Сейчас придет", – подумала Галя.
Она легла на землю, припав лицом к траве, с любопытством всматриваясь в деятельную
жизнь, которая незаметно шла в этом маленьком мирке. Она смотрела долго и понемногу
забылась, и мысли ее спустились в этот микроскопический мирок, где букашки казались ей
людьми, маленькие комочки земли – высокими горами, а стебли травы – могучими деревьями.
– Ах, да что же это Павел не идет? – вдруг опомнилась она и вскочила на ноги. Она
посмотрела на солнце: было уже часа два пополудни. Через полчаса народ встанет от
послеобеденного сна и пойдет на работу, а Павла все нет. "Неужто забыл?" – подумала Галя,
хмуря свои соболиные брови. Она еще раз осмотрела все кругом. Над нею ветвистые деревья
раздвигали свои густые куполы в неподвижном, как будто оцепеневшем воздухе. Кое-где сквозь
частую листву виднелись кусочки неба, но дальше, ближе к оврагу, зеленый свод становился
сплошным; стволы деревьев сливались глубокой убегающей стеною, которая отрезывала от всей
веселенной.
охватывал ее своей таинственной атмосферой, и сердце ее начинало биться сильней, и она
робко озиралась; ее напряженный слух ловил тихий трепет листьев и стрекотание невидимых
насекомых – таинственные голоса леса, гулко разносившиеся под его густыми сводами. Она
знала, что идет по направлению к Панночкиной могиле. Но она не могла удержаться. Ее влекло
вперед любопытство, упоение суеверным страхом и жажда чего-то необычайного.
Наконец она подошла к самому обрыву и с замиранием сердца посмотрела вниз. Перед нею
был дикий заколдованный овраг. Громадные купы шиповника, похожие на осевшие стожки
сена, отделялись серо-зелеными пятнами на темной зелени крапивы. Ореховые кусты теснились
у подножья дубов великанов, и казалось, вот-вот достанут, дорвутся они до его развесистого
купола. Гигантские папоротники широкими опахалами поднимались из влажной почвы, а на
южном солнечном склоне среди густого мечевика наливались толстая сочная цикута, и
жилистый молочай, и серая унылая полынь.
Гале было жутко и весело. Она нагнулась вперед и, раздвинув кусты, нашла глазами бугор
земли, где стоял когда-то Панночкин деревянный крест. Тут-то собиралась по ночам всякая
нечисть. В воображении у нее пронеслись деревенские поверья, связанные с памятью об этом
месте. Она вспомнила Авдюшку-юродивого, про которого недавно повторяли рассказ на
посиделках у Ярины. Ей живо представилась глубокая полночь, зарезанный баран, заблеявший
на плечах у Авдюшки, мертвое тело, в которое он обернулся.
Вдруг, в двух шагах от нее, точно над самым ухом, раздалось отчаянное блеяние и что-то
шарахнулось в кустах. Вся кровь застыла у нее в жилах. Она хотела бежать, но от страха у нее
подкосились ноги, и она упала бы вниз, если бы ее не удержали сильные руки Павла, который
как раз подошел к ней в эту минуту. Она рванулась от него в ужасе, не узнав его в первую
минуту."
– Галя, голубка, что с тобой? – спросил он.
– Там, слышишь, заблеяло, – лепетала она, показывая рукой на кусты и тараща испуганные
глаза.
– Ну так что ж, чего ты испугалась? Это барашек заблудился, – успокаивал ее Павел.
Галя стала приходить в себя. С Павлом ей не было уже так страшно.
Заблудившийся барашек, произведший такой переполох, увидев людей, подошел к ним и
стал тереться около юбок Гали, потом, отойдя в сторону, он ни с того ни с сего вдруг