Штундист Павел Руденко
Шрифт:
подпрыгнул и заблеял снова, на этот раз от удовольствия.
Галя засмеялась.
– И напугал же он меня, поганец, – сказала она. – Чего ты так долго не приходил? –
обратилась она к Павлу с нежным упреком. – Я все глаза высмотрела, тебя дожидаючи. Как тебе
не стыдно.
– Прости меня, родная моя, – сказал Павел, целуя ее. – Нельзя было прийти.
– А что такое? – спросила Галя.
– Да разве тебе Ярина не сказала? – удивился Павел. –
передать, что нам сегодня нельзя свидеться. Разве она у тебя не была?
– Верно была, да не застала. Я сейчас после обеда ушла. Ну да все равно, раз ты сам тут. Я
уж думала, что совсем тебя не увижу.
– И я не думал, пташечка моя. Я так пришел – походить по траве, где ты своими
ноженьками ступала.
Он взглянул на ее босые ноги и заметил на левой царапину.
– Бедненькая, ты оцарапалась, – сказал он нежно. Он усадил ее на повалившийся старый
ствол, снял барашковую шапку, которую носил и летом и зимой, и вложил в нее обе ее
маленькие ножки.
– Вот так им мягче будет, – проговорил он.
Галя не сопротивлялась и смотрела с улыбкой на его хлопоты. Он сел с ней рядом и обнял
ее одной рукой.
– Какая ты добрая да хорошая сегодня, – сказал он. – Знаешь, когда я тебя не вижу, я все о
тебе думаю, что краше тебя на свете нет, и говорю я тебе тогда всякие хорошие слова. А как
увижу тебя, боюсь до твоей белой ручки дотронуться. А сегодня ты такая добрая, и я смелым
стал.
– Так ты меня боишься? Хорошо же, я буду помнить, – смеялась Галя и потом вдруг
задумалась.
В лесу стало как-то удивительно тихо. Деревья, залитые солнцем, казалось, нежились в
горячем неподвижном воздухе. Из оврага несло пахучею сыростью. Аромат полыни и душистой
кашки смешивался с густым опьяняющим запахом цикуты, который бил в голову и шевелил
мечты.
– Пойдешь за меня, Галя? – тихо спросил Павел.
– Чего спрашиваешь? Не видишь разве сам, что пошла бы… если б только…
– Если б что? Тато позволил?
– Нет, не тато… Сам знаешь что… – сказала Галя, поникнув головой.
Павел вздохнул.
– Знаешь, Галя, отчего я не мог прийти к тебе сегодня? – спросил он.
– Как же мне знать? Я ж тебе сказала, что Ярины твоей не видала.
– Лукьяна увезли в тюрьму, – сказал Павел, пристально смотря на нее.
– Ах, боже мой! – воскликнула Галя.
– Сегодня в обед, – продолжал Павел. – Приехал из города исправник с каким-то
чиновником и увезли и в кандалы заковали. Такого-то человека! Точно вора и разбойника. Наши
собрались, так и попрощаться не дали. Грозиться стали, что такому, мол, злодею показали
участие. Староста сказывал, не видать нам его
– В Сибирь? За что же? Что же он худого сделал?
– За проповедь правды Божией пребывающим во тьме духовной, – произнес Павел
торжественно.
Он принялся рассказывать ей про апостольское служение своего учителя. Под свежим
впечатлением разлуки с подвижником он говорил горячо, с одушевлением, думая тронуть ее
сердце.
Но Галя слушала равнодушно, глядя куда-то вдаль. Ей жалко было старика Лукьяна,
который никому не сделал ничего худого, но к вере их она была холодна. "Какая это правда
Божия? Сами выдумали и сами мучаются неведомо за что и к чему", – говорила она про себя, и
лицо ее хмурилось, и слезы показывались на глазах, когда она думала, что и Павла туда же
тянет.
Павел между тем, одушевляясь все больше и больше, видя ее волнение, взял ее за руку и
сказал:
– Галя, переходи к нам!
Она подняла на него взгляд, полный такого удивления и недоумения, что он выпустил ее
руку и замолчал.
– Ну, повенчаемся так, – сказал он после некоторой паузы. – Я тебя буду любить все равно.
Я сватов зашлю. Ничего за тобой просить не стану. Сам все отдам, коли захочет. И ты с ним
поговори. Попроси. Может, он нас и благословит.
– Да как же нам венчаться-то, – спросила девушка, – коли ты в церковь не хочешь идти? Да
и поп не повенчает.
– По-нашему повенчаемся. Коли хочешь, к немецкому попу пойдем. Они там ставленые по
закону и в книги записывают.
Он объяснил ей предложение Лукьяна. Галя покачала головой.
– Какое же это венчание? – сказала она.
– В чужих землях все так венчаются, – возразил Павел.
– Там все нехристи. А я крещеная.
– Да и я крещеный, и мы все, – с отчаяньем вскричал Павел.
– Ну, а покажи крест! – сказала Галя.
– Мы не носим крестов на шее, но у нас крест в душе, – Павел силился объяснить ей.
– Ну вот. Я же говорила! – воскликнула Галя. – Как же мне идти за тебя, когда ты
некрещеный?
Объяснять было бесполезно. Павел опустил руки.
– Не любишь ты меня, вот что! – сказал он с горечью.
Галя припала ему к плечу, и крупные слезы закапали у нее из глаз.
– Старик Охрим зашел к нам перед тем, как я уходила. Такой нарядный. Заперлись с отцом.
Видно, недаром. Уж я знаю, о чем они говорят. Пропадать мне совсем.
Павел обнял ее и стал целовать ее наклоненную головку. Галя подняла на него свое
заплаканное лицо и устремила на него пытливый долгий взгляд. Но глаза его смотрели грустно