Шут и слово короля
Шрифт:
— Даже так? Точно знаешь? — Слен с Кукой переглянулись и расхохотались.
— А то! — обиделся Дик. — Жен сам ходил с главным егерем смотреть медведя.
У Эдина засосало под ложечкой. Их Вудуду был матерым девятилетним медведем, и он был огромным. Решительно все медведи, которых еще видел Эдин, были меньше Вудуду. И они сами привели его в Лир — работать. А королю Герейну в эти не лучшие для Кандрии времена понадобилось потрясти свой народ и гостей небывалым трофеем.
Но чтобы Бик продал Вудуду?! Нет. Бик скорее весь цирк продаст с кибитками и шатром заодно, и свои штаны добавит, а медведя не продаст.
С другой стороны — не просто отказать королю!
Вудуду, конечно, медведь Бика. Но после Бика — это медведь Эдина. Пусть никто так не считал, как далеко не все в цирке замечали, что и у Эдина есть способности тая. Не хотел почему-то Бик иметь возле себя еще одного тая, хотя он-то, конечно, не мог не замечать.
Чуть погодя Эдин отозвал в сторонку Дика и высыпал ему ладонь горсть мелочи.
— Вот что, малый. Попробуешь узнать, у кого купили медведя? И мне бы посыльного хорошего найти, записку передать в цирк Бика на Рыночной площади. Поможешь?
Тот согласился сразу. И убежал.
Праздник начался он с торжественного выезда короля в город. Все кругом было во флагах и цветах, толпа шумела, голосили трубы — некоторым, как ни странно, это казалось музыкой. Кавалькада, двинувшаяся через мост в город, начиналась пятью десятками бравых королевских егерей в темно-рыжих камзолах и синих плащах на одинаковых рыжих лошадях. Следом верхом на огромных черных иноходцах ехали его величество король и его высочество наследник, за ними, в открытой четырехместной карете — обе королевы и нянька с двухлетней принцессой на коленях. Темноволосая, как мать, малышка в кружевах и розовом шелке не думала капризничать, напротив, лучезарно всем улыбалась. Далее шел черед девяти фрейлин королевы, в бело-голубых амазонках на чалых лошадях — по три в ряд, крайней во втором ряду ехала Аллиель. За ними следовала карета с гретскими принцессами, сопровождаемая их эскортом, а уже потом — остальные придворные, кто в каретах, кто верхом. Где-то сразу за каретой принцесс Эдин разглядел маркграфа Сарталя — тот грузно восседал на мощном гнедом жеребце. Рядом с ним на вороной кобыле гарцевала леди Калани, а вот маркграфини не было видно.
Эдину там места не предполагалось, он должен был покинуть замок через другие ворота, по другому мосту переехать реку и с другой стороны появиться на площади. Не одному появиться, а со своей свитой. Его свита обещала быть не такой помпезной, как королевская, но тоже не маленькой: во дворике перед воротами собралась целая толпа молодых людей в богатых костюмах, юношей и девушек, вперемешку и знатных и простолюдинов. Многие дурашливо кланялись Эдину, именуя его «ваша милость». В этот день позволительно было не чинясь веселиться и развлекаться, и не только молодежи.
Эдин пил воду из ковшика, когда к нему подвели его коня, — и поперхнулся, закашлялся.
Королевский конь, демоны! В числе его недавних предков наверняка был осел, потому что уши у коня были великоваты, ноги коротковаты, туловище толстовато, а сам он — низковат. Вот грива — та удалась просто роскошная, длинная, пшеничного цвета.
Эдин кашлял, когда кто-то сзади треснул его спине.
— Осторожнее, ваша милость! Дышите? Хвала Всевышнему!
Рай Диндари, кто же еще. Стоял и зубоскалил.
— А что вы думали, ваша милость, вам сюда черного иноходца подадут?
— Ты тут что забыл? — огрызнулся Эдин.
— Как что? — Рай показал на остальную толпу. — С тобой поеду. А что, нельзя? Тут веселее!
И не возразишь ведь, тут и кроме Рая каждый второй-третий был молодой лорд.
Шутовская процессия могла себе позволить и такие неблагородные вольности, как раскрашенное гримом лицо. Этим занимался Гарт-Кука: быстро и уверенно рисовал на щеках желающих или несколько ярких цветных точек, или кругов, треугольников. Полный грим, конечно, позволялся только шутам.
— Подкрась-ка меня, шут! — на скамеечку перед Кукой уселся молодой человек в синем бархате, — от кошачьих коготков следы умеешь прятать?
Его щеку от глаза до подбородка пересекало несколько царапин.
— Спрячу, отчего же, — согласился Кука. — Царапучая кошка попалась, милорд?
— И не говори, шут, — поймав на себе взгляд Эдина, поцарапанный поклонился, широко улыбнувшись, — ваша милость.
Загримированного Эдина он, конечно, не мог узнать. А вот Эдин, напротив, не мог его не узнать. Рангар Веллерн, который чуть не увел тогда ночью, из лагеря, их Милду.
Между тем распорядитель церемоний выбежал на балкон.
— Благородные господа, пора, пора! Немедленно выезжать!
Эдин погладил грустную морду лошади.
— Ну давай, коняшка, наш выход.
Толпа народу запрудила улицы. Эдин и его свита медленно ехали по сплошному людскому коридору, со всех сторон под ноги коняшке летели цветы и фрукты. К цветам животное было равнодушно, а вот яблоки его живо интересовали, Эдин не переставал понукать коня, не давая остановиться и угощаться в свое удовольствие под бурное веселье зрителей, и еще, конечно, приходилось махать рукой и расточать во все стороны улыбки. Наконец увесистое яблоко зазвездило прямо Эдину по лбу — как раз некстати повернулся. Это вызвало взрыв хохота с обеих сторон улицы, такого, что стало не слышно труб и бубнов следующих позади музыкантов, и привело вдруг Эдина в бешенство. Низко свесившись в стременах, благо лошадка была низенькая, он подхватил с земли другое яблоко и что есть силы швырнул в толпу, это тоже вызвало бурю восторга. То, что шут злился, вызывало восторг и смех, больше досадить шуту — больше смеха.
Не все, конечно, далеко не все пытались его дразнить. Многие приветствовали, кричали что-то ободряющее, и таких было больше.
Взять себя в руки — единственный выход. Успокоиться. Все это ведь даже забавно, в сущности. Циркачу нельзя терять самообладание, иначе все провалишь.
Это же не будет длиться вечно…
Впереди еще охота, и нужно услышать медведя. И пусть бы это был чужой, незнакомый медведь.
— Ты как? — это сзади подъехал Рай, — потерпи немного, вон за тем домом уже площадь…
На площади свободным от народа был почти ровный, довольно большой круг в середине, вооруженная короткими пиками стража умело сдерживала напор толпы. На покрытом ковром деревянном помосте в красных бархатных креслах с высокими спинками восседали король Герейн и обе королевы, принц Эрдад стоял возле отца, облокотившись о спинку его кресла. На другом таком же помосте напротив королевского стояло такое же бархатное кресло, пока пустое.
Шла церемония, к королю по очереди подходили главы ремесленных Гильдий и подносили дары, производимые Гильдией, как правило символические и небольшие по размеру: Гильдия Ювелиров — какие-то драгоценные безделушки, Гильдия Обувщиков — пару богато украшенных туфель, которые король тут же передал жене, Гильдия Ткачей — большой кусок драгоценного тончайшего расписанного шелка, продетый в маленькое колечко, а Гильдия Купцов — что-то затейливое в небольшой коробочке, во всяком случае, и принц Эрдад, и королева Кандина заглянули в коробочку и были удивлены и довольны. Каждому дарителю король дарил в ответ кольцо с камнем.