Сиамская овчарка
Шрифт:
— Главное, не навязывайся им, — сказала бригадир птичника тётя Маруся в первый день моей работы.
— Делай, как им приятно, — учил меня позднее конюх-татарин, дядя Миша.
Я угощала пегого пони круто посоленным хлебом, и пока он, тепло дыша в мою ладонь, аккуратно, боясь даже дыханием потревожить меня, выбирал крошки, я гладила его шею.
— Ты, девка, щекотки любишь? — спросил у меня дядя Миша, хмурясь.
— Что? — не поняла я.
— Когда тебе щекотки делают — нравится?
— Нет, дядя Миша, я боюсь!
— Так ты погляди на
Пегий пони стоял на месте, выбирая меж моих пальцев последние солёные крошки. Шкура на его теле зябко передёргивалась. Дядя Миша больно прижал мою ладонь к шее конька.
— Больно! — завыдёргивала я руку.
— А ему — приятно!
Дядя Миша убрал руку, и я поняла, стала гладить с силой, проводя по росту волос. Почувствовала, влезла в его шкуру. «А ну-ка, мне бы взлохматили волосы и щекотали бы». Скоро пони стал узнавать меня и радостно ржал, увидев у круга для катания детей.
А Пулька дремал, тыкаясь мордой в лапы, иногда глядел на меня осоловелыми глазами и, убедившись, что я не двигаюсь, опять позволял себе вздремнуть секунду, другую.
Хищные животные много спят. Сном они восстанавливают затраченную в напряжении силу мышц. Пулька, видимо, устал в ожидании — нападу ли я? И куда от меня бежать. Теперь он отдыхал, расслабив тело, — подрёмывал. Но об этом я подумала не скоро, уже вечером, засыпая под тёплым одеялом. Сейчас я глядела на солому под Пулькой. Её было немного, но она была тёплая.
Большое помещение не прогревалось солнцем, а модная юбка не закрывала колен, и я замерзла. Я вспомнила незнакомого мальчика, евшего бутерброд с котлетой. Дрожавшую возле него от надежды — вдруг даст — тощую собачонку, такую некрасивую, что было понятно — она без хозяина. Мальчик откусывал понемножку от бутерброда и оставил такую маленькую крошечку, что собачонка так и не нашла её на земле.
Чтобы не видеть соломы, я выглянула во двор. Константина Ивановича не было часа два.
Новая работа мне не нравилась, и я пожалела, что сейчас не в зоопарке.
Я опять села на пол, уткнулась лицом в колени и задремала. Проснулась от того, что мне в затылок дышат. Хотелось вскочить, закричать. Я затаила дыхание. Он тоже. Вдруг как плюнет под ухом. Гепард, видимо, решил, что я безобидна, и наглел на глазах: проходил близко от меня, шипел, замахивался лапой.
Я вскочила от страха, и Пулька в ужасе бросился на решётку.
Пулькина наглость исчезла. Он сидел в отдалении и опять насторожённо разглядывал меня.
Я не знала, что делать. Уйти? А как я дверь закрою? Ключа у меня нет. Зверь дорогой, его просто так не оставишь. От безысходности моего положения, от грусти, холода я стала ныть и поскуливать, как собачонка. «Хоть бы тряпку какую найти — закутать посиневшие ноги».
…Я поползла, собирая разбросанные по клетке соломины. Мне казалось, что мы с Пулькой давно живём здесь и лучше никогда не будет.
Постелив себе возле решётки, чтобы Пулька не подошёл сзади, я легла. Проснулась от пыхтенья, лёгких толчков и однотонно
— Ну и дурак ты, — сказала я и, забрав успевшую нагреться от его тела солому, опять заснула.
Проснулись мы от скрипа входной двери.
Пулька спал калачиком, прижавшись спиной к моему животу.
— Сдружились? — обрадовался Константин Иванович. — Я знал, что хорошо будет, а что сразу так дружно, и не думал. Сейчас мясо принесу, накорми его, Рита.
Маис
Мы сидели с Константином Ивановичем в комнате, смотрели на еле видную за окном в сумерках берёзку и молчали.
Актёр нашего фильма, гепард Пулька, спал на моей раскладушке, посапывая во сне, а иногда дёргал лапами быстро-быстро, словно в беге. Тогда мы смотрели на него и тоже молчали.
Изредка со двора доносился протяжный рык льва, тогда Константин Иванович чуть двигал плечами, будто ему холодно, а я клялась себе никогда не делать поспешных, обижающих других выводов.
Сегодня Константин Иванович привёз из Еревана льва. В продолговатом ящике для перевозки зверя было маленькое решётчатое окошко. Лев приложился щекой к решётке и глядел на нас большим жёлтым глазом. Он смотрел по-доброму, но словно ожидая чего-то.
— Он как будто просит о чём-то, — сказала я.
— Ты очень догадливая, Рита, — насмешливо похвалил меня Константин Иванович. — В ящике он давно, а в нём не только повернуться — встать невозможно. Рабочий где?
— Он заезжал на днях. Сильный такой!
— Мне бы его сила сейчас пригодилась, — мрачно сказал Константин Иванович. — Давай-ка тоннель соорудим.
Мы принесли три решётчатые рамы. Две поставили параллельно друг другу, третью положили сверху и скрепили наше сооружение кожаными ремешками. Получился решётчатый коридор, соединяющий львиный ящик с большой, круглой как в цирке клеткой.
— Вот и тоннель готов, — сказал Константин Иванович, проверяя, плотно ли закреплены ремни.
Я рассказала про мои отношения с Пулькой и закончила жалобой:
— Хоть бы моей кроватью не пользовался, как ящиком с песком.
Засмеявшись, Константин Иванович, распорядился:
— Пусть у тебя в комнате поживёт. Скорее привыкнете друг к другу.
— Вам-то хорошо говорить, а мне стирать приходится…
Константин Иванович поднял вверх дверцу у ящика, сказал:
— Иди, Маис.