Сиамская овчарка

Крудова Наталья Юрьевна

Константин Иванович остался у клетки за фанерой, а я бодро обошла центральную клетку, взяла ящик и вилы, прошла мимо глядевшего на меня Маиса.

Стараясь двигаться естественно, словно прохожу возле лежавшего в кустах зайца, пошла к стене, огибая кучу мётел.

Ещё от Маисовой клетки я увидела, что расстояние между стеной и тигрицей меньше трёх метров. Я боялась, как бы Константин Иванович не заметил мою нерешительность, а честнее сказать, трусость. Понимала, что это единственная и последняя попытка загнать тигрицу, и, решив, будь что будет, пошла к стене. Константин Иванович смотрел на зверя. Ещё я

увидела, как мне показалось, направленное на меня дуло нагана. В полной уверенности, что тигрица сейчас бросится, в ожидании выстрела я, втянув голову в плечи, почти дошла до стены, и тут вилы в моей руке со скрежетом коснулись пола. Громко щёлкнул курок у нагана. Тигрица взвилась с рёвом высоко над мётлами. От её рывка мне заложило уши, и выстрела я не слыхала. Уверенная, что зверь убит, не в силах глядеть на его агонию, уничтоженная своей оплошностью, я дошла до стенки. Прислонила к ней вилы, поставила теперь ненужный ящик на цементный пол.

Сейчас придётся повернуться и поглядеть в глаза Константину Ивановичу, потом в мёртвые, по моей вине, глаза тигрицы.

В полумраке дверца клетки была единственным светлым оконцем, манила к себе и казалась мне сказочным выходом.

Соблазнительная дверца уже не нужна — не в силах поглядеть на Константина Ивановича, я посмотрела на тигрицу.

Она лежала метрах в двух от меня на куче мётел и смотрела горящими зеленью глазами.

Она заворчала, собралась ещё плотнее в комок, готовя в любой момент прыгнуть. Длинные жёсткие пучки усов словно приподнимали губы, обнажая влажные клыки. И над глазами тоже волоски, такие же жёсткие, как усы. Они сдвигались в переносье, образуя грозные складки. Изогнувшись то ли от напряжения, то ли от страха, тигрица начала дрожать.

— Ты не бойся, — прошептала я ей. — Ты очень красивая. Не бойся, иди в клетку, Амбра.

Я была счастлива оттого, что Амбра жива, и оттого, что дикий, сильный, красивый зверь был совсем рядом и не убивал меня, а я его совсем не боялась.

Я забыла про Константина Ивановича, не думала, что это моя самая первая встреча со зверем, а удивилась той разнице ощущений, когда видишь зверя за решёткой и так вот рядом. Если бы не назойливо светившая дверца, я бы не скоро вспомнила, зачем я здесь.

Тигрица, наверное, почувствовала мою доброжелательность к ней. Легла на куче осевших под её тяжестью мётел удобнее и всё реже рычала. В клетку идти она не собиралась.

«Пока я здесь, тигрица будет следить за мной и к дверце не повернётся. Если я уйду — ей и вовсе незачем идти в клетку. Пугнуть её ящиком? Так это не кошка дворовая, она так меня пугнёт…» — размышляла я в поисках решения.

И тут мне пришла на помощь далёкая отсюда бригадир птичника тётя Маруся.

Я загоняла страуса Цыганка в другой вольер. Цыганок лягался от возмущения, и было непонятно, кто кого загоняет. Иногда Цыганок бросался на решётку, обдирая с груди красивые перья, только переходить в другой вольер не хотел.

— За что же ты птицу тиранишь и сама маешься? — закричала, подбегая к нам, запыхавшаяся тётя Маруся.

— Да не идёт он. Полчаса бьюсь, сейчас водой оболью, живо уберётся, — возмутилась я.

— Скора

ты на расправу! А ты сделай так, чтобы он захотел туда пойти.

Я решила попробовать загнать тигрицу тёти Марусиным способом.

Изредка порыкивая, видимо, для порядка, тигрица через силу широко раскрывала слипавшиеся глаза. Она хотела спать. Если бы я сейчас ушла, она наверняка бы вволю выспалась на мётлах.

Я нарочно превратилась в делового, неуклюжего человека. Прошла в дальний угол, прикатила оттуда колесо от машины. По дороге «нечаянно» споткнулась о ящик. Принесла рваный шланг, унесла ящик. «Нечаянно» уронила вилы. Скоро тигрице надоела моя деловитость. Ей хотелось покоя. Она слезла с мётел и легла на пол, ближе к клетке.

Я положила ящик на мётлы специально так, чтобы он, пока я буду что-нибудь ронять в углу, сполз с мётел.

Поняв, что я не угомонюсь, презирая меня за назойливость, на прощание грозно рыкнув, Амбра вошла в клетку. Константин Иванович закрыл дверцу и, не сказав мне ни слова, пошёл к выходу. Я разложила вещи по своим местам и пошла за ним.

Рядом с Константином Ивановичем стояла, должно быть вызванная директором, режиссёр и трясла его руку:

— Я вас поздравляю, от всей души поздравляю. Это же находка, — говорила режиссёр.

— И я вас поздравляю, — на всякий случай сказала я.

Константин Иванович сначала растерялся, а потом засмеялся и сказал мне:

— Видишь ли… Дрессировщик без помощника ничего не может. В цирке они за клеткой стоят, о них и не знает публика. А на репетициях бок о бок с дрессировщиком в клетке работают. Хорошего помощника трудно найти. Вот меня и поздравляют, что в тебе не ошибся.

Я так смутилась от похвал и своего поздравления, что Константин Иванович оставил меня в покое и сказал директору:

— Пиротехникам от меня подарок будет, за сегодняшний день, но ты им скажи, чтобы к патронам старые капсюли не подсовывали. Вовремя сегодня порченый капсюль попался. Я ведь стрелял в тигрицу — осечка вышла.

Сны Потапа

Дремлет медведь Потап в уголку клетки, изредка по зоопарку посетители пройдут, снег по дорожке поскрипит и снова тихо.

— Шёл бы ты в берлогу, Потап, — сказала Анна Ивановна. — Там тепло и сена я тебе много постелила. Иди…

Заснул Потап в берлоге. И приснилось ему, что он маленький, а рядом мама спит.

— Мама, ты спишь?

— Сплю, сплю.

— Мама, а почему ты толкаешься?

— Сон вижу.

— Мама, а что такое сон?

— Гм-гм. Малину ем. Лапами топочу — змей пугаю. Сладкая малина, вкусная. Понял?

— Мама, дай мне малины!

Хорошо рядом с мамой в берлоге. Тепло. Мягко. И мамино сердце громко стучит: тук-тук, тук-тук! Потом тихо стало…

Вынули люди маленького Потапа из берлоги. А вокруг — белое. Щипучее! Блестит! Воздух за мокрый нос кусает.