Сила двух начал
Шрифт:
Так что Кэт лишь оставалось надеяться, что припадок не повторится. Две недели она беспрестанно находилась возле дочери, что почти все время спала, пыталась различить в ее поведении, выражении лица тревожные знаки... и не находила, чему очень радовалась. В один из дней волшебнице вдруг стало ясно, что повода для беспокойства больше нет, и она смогла, наконец, вздохнуть с облегчением. Вот только облегчение это было временным и частичным – Мэгги со дня припадка не сказала ни слова, хоть раньше и говорила с увлечением.
Спустя три недели Мэгги, наконец, заговорила – но Кэт уже была не рада этому – ведь в то, что говорила ее дочь, было сложно поверить. Она спросила у матери: «Угадай, кого я видела, когда болела?», и Кэт сразу же поняла, что Мэгги вряд ли видела ее или бабушку — и угадала:
— Я видела папу,— с расстановкой произнесла ее
— Я видела его, говорящего с какими-то людьми. Они хотели, чтобы папа помог им чем-то, он отказался, один из них убеждал его подумать о нас с тобой... Папа сказал, что он останется верен нам, и ни одно заклинание его не сломит. Тогда те волшебники пустили в ход волшебные палочки – и один из лучей, зеленый, поразил папу прежде, чем он смог отразить его. Он упал на пол и больше не поднялся...
Кэт, потрясенно глядя на дочь, силилась сказать что-то, но Мэгги еще не закончила:
— Те волшебники перевернули весь дом в поисках чего-то важного им, даже в нашу комнату зашли. Один из них хотел убить и меня, но тот, кто убеждал папу подумать о нас с тобой, сказал, что в этом нет нужды и им вовсе не нужна месть потерявшей всех родных волшебницы.
— Мэгги, можешь описать того, про кого ты говорила только что?— спросила Кэт, затаив дыхание.
Девочка в согласии кивнула.
— Похожее на маску змеиное лицо, красные, горящие глаза, жестокий холодный голос...
Она замолчала, взглянув на мать, чье лицо было белее мела, а глаза сузились в злобном прищуре.
— Волан-де-Морт,— еле слышно прошипела она, сжав кулаки – жажда мщения подобно всепоглощающему огню завладела ее душой. Но одна мысль – о невозможности мести из-за отсутствия объекта мщения, охладила горячую голову Кэт. Нет, она и раньше думала, что Волан-де-Морт мог быть в ее доме в тот вечер – об этом же говорил и Северус Снегг, но она не знала, он ли или кто-то из его слуг оборвал жизнь ее любимого. Если бы она знала это раньше, до отъезда, бросила бы она все, следуя за слепым чувством мести, в попытке найти и покарать убийцу Джека и других, неизвестных ей волшебников? Возможно. Но для этого нужно было бы оставить Мэгги, а для Кэт, как, впрочем, и для любой матери, разлука с дочерью даже на день была хуже пытки.
Вспомнив о дочери, Кэт перевела взгляд на нее, и спросила уже ровным голосом:
— Больше ты ничего не видела?
— Видела, но те образы были смутными и расплывчатыми, и я их не запомнила.
— А как ты видела то, что рассказала мне только что?
— Как сейчас вижу тебя,— последовал лаконичный ответ, что привел Кэт вновь в изумление – как Мэгги могла видеть происходящее в гостиной, если сама в это время была в спальне? Может, она все это лишь слышала? Но тогда откуда она знает, какого цвета был луч, унесший жизнь Джека? У волшебницы голова шла кругом от этих вопросов, что, казалось бы, совершенно не имели ответов. В надежде получить логичное объяснение словам Мэгги, она рассказала матери об этом, но Мелинда, в отличие от Кэт, не сильно удивилась этому.
— Не забывай – Мэгги видела это во время припадка,— многозначительно заметила Мелинда,— стало быть, даже не видя того, что происходило тогда, сейчас она могла увидеть это так же четко, как видит нас с тобой. А потом, с уходом Пожирателей смерти, ее видения просто оборвались?
— Нет,— покачала головой Кэт в отрицании, вспоминая сосредоточенное личико дочери, когда она пыталась припомнить то, что видела после сцены о смерти отца,— были еще какие-то, но слишком расплывчатые. Может, оттого, что припадок начал набирать силу?
— Он может повториться,— произнесла Мелинда со значением,— и тогда, возможно, мы узнаем, что именно он дает Мэгги в большей степени – страдания или давние воспоминания.
— Ты, что, хочешь, чтобы Мэгги вновь страдала, лишь бы выяснить, что еще она может помнить?— воскликнула Кэт в ужасе,— неужели она для тебя как подопытный клабберт?
— Конечно, нет, Кэт, Мэгги мне очень дорога как внучка. Но мы ведь все равно ничем не сможем ей помочь...
— Тогда остается надеяться, что припадок больше не повторится, иначе...
Голос Кэт пресекся, а взгляд, что лучился отчаянием и горечью, она устремила в пространство.
— Мы будем молиться, чтобы беда обошла нашу Мэгги стороной,— сказала Мелинда, крепко сжимая руку
Кэт, очнувшись, кивнула, прекрасно зная, что ничего другого им просто не остается...
С этого дня каждая минута стала для Кэт медленной пыткой – волшебница беспрестанно находилась рядом с дочерью, с тревогой и то уменьшающейся, то начинающей набирать силу паникой ожидала повторения припадка. То, что Мэгги вела себя, как ни в чем, ни бывало, теперь казалось Кэт плохим знаком. Она была как на иголках и, как ни старалась вести себя, как ни в чем, ни бывало, у нее это плохо получалось. Все чаще и чаще происходили нервные срывы, Мелинде казалось даже порой, что Кэт сходит с ума... Она уже было хотела настоять на немедленном лечении, но именно тогда Кэт словно пришла, наконец, в себя – перестала смотреть на Мэгги с болью во взгляде, думая, что ее вот-вот поразит припадок... Сама волшебница не могла объяснить, почему так произошло – просто она почувствовала, что никакой угрозы для Мэгги нет, и не было. Так прошел целый год со дня припадка, многочисленные шрамы, свидетели припадка, постепенно совсем исчезли вопреки страхам Кэт. Она больше не спрашивала у дочери, что еще она видела во время припадка, боясь услышать нечто страшное, да и Мэгги словно бы забыла о том дне, стерев его из памяти. Девочка так же совсем не упоминала о Джеке, словно у нее никогда не было отца. До припадка Мэгги знала о нем лишь то, что он умер, едва ей исполнился год, ну и, разумеется, видела карточки с его ликом – мягко улыбающийся невидимому собеседнику мужчина с коричневыми глазами и черными волосами, что теперь были и у Мэгги... Узнав же всю правду во время припадка, девочка не задала матери ни единого вопроса о том, почему ее отца убили, словно знала это и так. Кэт же была этому лишь рада – те раны ее сердца, что кровоточили так долго после смерти ее любимого, постоянно открывались вновь, стоило ей вспомнить те времена, когда ее любимый был с ней и дочерью... Кэт замечала, что грусть ее не укрывается от Мэгги и в такие моменты девочка забиралась к матери на колени, и, обнимая, заглядывала в глаза своими черными, как агат, глазами – словно пыталась бессознательно разделить с Кэт эту боль. И, что самое странное, ей это удавалось – волшебница чувствовала, что боль, прочно засевшая в ее сердце, поспешно отступает, словно изгнанная неведомой силой, и измученная душа Кэт получала долгожданный покой. Со временем воспоминания о Джеке приносили волшебнице только грусть и неизбывную нежность, и эти же чувства оставались в ее сердце как бы в напоминание о том, сколько счастливых мгновений она провела с любимым.
Шло время, перетекая из будущего в прошлое; наступил 85 год, что принес в семью Мейндженов большие перемены. Ранней весной, в середине марта, в то время, когда снег только-только растаял, и показалась молоденькая травка, Мэгги наконец-то нашла себе компанию, которой была лишена до этого – в их небольшой деревеньке совсем не было ее ровесников, все дети уже учились в магических школах. Соседний дом, до сих пор пустовавший, в один из весенних дней оказался заселен – новым семейством. И по счастливой случайности у семейства Джейсонов была шестилетняя дочь – ровесница Мэгги. Ее звали Элис, и, так как у нее не было ни братьев, ни сестер, она быстро сошлась с Мэгги – уже на второй день девочки везде ходили вместе и проводили долгие часы за всевозможными играми в ближайшей рощице. Правда, случались и ссоры, и тогда Мэгги и Элис могли враждовать месяц и больше, даже если причина ссоры была пустяковой. Частенько Мэгги, в общем-то, добрая и отходчивая, приходила мириться первой, но иногда, когда речь шла о чем-то важном ей, о чувстве оскорбленного достоинства, к примеру, Мэгги не прощала Элис даже тогда, когда она сама приходила к ней с извинениями.
Так произошло в конце сентября – Мэгги, что обычно возвращалась домой к ужину, пришла в один из дней незадолго до обеда, который всегда пропускала. Кэт, увидев дочь, сразу поняла, что что-то не так – девочка буквально летела к дому, ее глаза были непроницаемо-черными, и зло блестели на бледном лице, тонкие губы словно призывали некую кару на голову невидимому обидчику... Мэгги хотела было пролететь мимо матери, но Кэт остановила дочь, перехватив за локоть.
— Мэгги! Что произошло?
Секунды две Кэт казалось, что Мэгги сейчас кинется на нее – такое безумное лицо у девочки стало вмиг. Но уже через пару мгновений оно кардинально преобразилось, стало просто серьезным. Глаза стали более мягкими, не черными, а серыми, и смотрели с непониманием и затаенной болью.