Сила двух начал
Шрифт:
— Я думала, Элис поймет меня, когда рассказывала про свой припадок,— сказала Мэгги с горечью в голосе,— но она лишь рассмеялась мне в лицо, посоветовала меньше фантазировать... Неверие Элис не сделало ее моим врагом, но подругой ее я больше считать не могу.
Кэт ответила Мэгги лишь растерянным взглядом – подходящие слова для утешения и ободрения дочери почему-то не шли на ум.
— Но ты же не пыталась отстоять свою правоту силой?— спросила Кэт у дочери с затаенным страхом в голосе – обычно способности к волшебству появляются лет в семь, а Мэгги было пока что лишь шесть.
Страхи Кэт не были оправданы – девочка со странной, кривой улыбкой покачала головой в ответ:
— Конечно, нет, так я ничего бы не добилась.
Кэт перевела
— А как бы добилась?
— Только если бы смогла показать Элис, каково на самом деле пережить подобное,— ответила Мэгги с расстановкой, глядя в пространство остановившимся взглядом.
Волшебница, глядя на дочь, невольно ощутила тревогу – сейчас Мэгги выглядела намного старше своих лет, да и рассуждала совсем не по-детски. Но тревога эта, едва появившись, ушла – девочка, переведя взгляд на мать, мягко улыбнулась ей:
— Не беспокойся за меня, мам, ссора эта – пустяк. Давай лучше посмотрим на твоих любимцев.
Кэт, улыбнувшись дочери в ответ, подхватила Мэгги на руки, и, зайдя в гостиную, уселась вместе с ней на диване, обложившись старыми фотокарточками с изображением различных волшебных существ. Такое времяпрепровождение – за фотокарточками с любимцами Кэт, уже стало традицией для Мэгги – тогда, когда она была расстроена, вид волшебных созданий словно бы успокаивал девочку. Вот и теперь Мэгги уже через десять минут безмятежно улыбалась, разглядывая то единорога, то гиппогрифа. Кэт попробовала было объяснить дочери, что даже лучшие друзья могут порой недопонять друг друга, но девочка, едва услышав об этом, пронзила ее таким взглядом, словно на месте нее была Элис, и поспешно выбежала на улицу, уже не слыша несущихся вслед увещеваний матери. Кэт не стала догонять Мэгги — раз она хотела уединения, лучше было не навязывать ненужную помощь, а оставить дочь в одиночестве. Мэгги вернулась часа через три, но с матерью говорить уже не хотела – заперлась в своей комнате.
Кэт стало ясно, что ее дочь была сильно задета насмешками Элис – так сильно, что больше даже слышать о подруге не хотела. И волшебнице пришлось с этим смириться – Мэгги совершенно не желала говорить с ней на эту тему. Тогда Кэт поговорила с Элис – девочка твердила, что невиновата ни в чем, а что виновата Мэгги – и все дело в ее чрезмерной уязвимости и в любви к выдумкам. Кэт, выйдя из себя, сообщила, что ее дочь никогда не лгала и для пущей убедительности в красках описала припадок Мэгги. Элис это необычайно смутило, но раскаяться не заставило – из-за чистого упрямства.
Больше двух месяцев Мэгги и Элис были в глухой ссоре, и Кэт уже казалось, что слова ее дочери о глубокой обиде и ненависти правильны – но тут, под Рождество, Мэгги, наконец-то, помирилась с Элис. Кэт не видела, как именно это произошло – в один из вечеров декабря ее дочь пришла домой не одна, а с Элис. Они обе что-то бурно обсуждали, улыбаясь во весь рот, но почему помирились так и не сказали толком – Кэт услышала от дочери только, что ей сильно не хватало общества подруги, и ни слова больше. Кэт вздохнула с облегчением, но все же не смогла не заметить одну странность – теперь Мэгги не звала Элис в гости, а сама пропадала у нее часами. Волшебница списала эту странность на нежелание Элис сталкиваться с ней. Но было еще кое-что, что тревожило Кэт – раньше всегда рассказывающая чем занималась вместе с Элис, теперь Мэгги говорила одно и то же краткое «играли», и расспросы матери оставляла без ответов, закрываясь у себя к комнате или же убегая из дому – к Элис. Побеги эти становились все чаще, Кэт запретила Мэгги выходить из дому, обвиняя в изменениях характера дочери Элис, она запретила Мэгги общаться с Элис – и теперь девочка ссорилась с матерью постоянно, вновь и вновь убегала к Элис, затем – возвращалась домой, под домашний арест, вновь орала на мать... Так продолжалось до тех пор, пока очередная ссора Кэт и Мэгги не закончилась плачевно для девочки – волшебница, секунду назад в гневе
Мелинда, что еще с улицы услышала надрывные крики внучки, ворвавшись в гостиную, обнаружила стоящую неподвижно Кэт, что сжимала в объятиях находящуюся без сознания Мэгги. Кэт тоже была на грани обморока и Мелинда еле-еле смогла уговорить ее присесть и положить Мэгги на кровать – Кэт все казалось, что стоит ей отпустить дочь, и припадок вновь вернется, и тогда уж точно унесет с собой девочку... Так она сидела у кровати дочери всю ночь и все утро, и сердце ее в испуге замирало при малейшем движении Мэгги. Не выдержав постоянного напряжения, Кэт уснула, вновь сжимая в объятиях дочь. Мелинда сидела возле Мэгги до тех пор, пока Кэт не проснулась. Но и тогда волшебница не согласилась отойти от дочери и поспать, сказав, что будет сидеть возле кровати Мэгги целыми днями подряд. Но ей не пришлось ждать так долго – уже на второй день девочка очнулась и рассказала матери все, что было до припадка и то, что она видела, пока билась в судорогах боли.
Как оказалось, слова о перемирии и извинениях Элис были всего лишь отговоркой – на самом деле одними извинениями дело не обошлось. Элис, осознав свою неправоту, больше недели пыталась помириться с Мэгги, но та ее не слушала и избегала. Наконец Элис подкараулила Мэгги, когда та гуляла в небольшом лесочке возле деревни, и, появившись перед ней, начала умолять ее о том, чтобы Мэгги хотя бы выслушала ее. Девочка, сраженная упорством Элис, согласилась, и, выслушав ее извинения, собралась уйти, но тут ее догнал отчаянный голос:
— Ну что же я сделать должна, чтобы твое прощение заслужить?
Мэгги, обернувшись, покачала головой:
— Тебе такое будет не под силу. К тому же, добровольно ты не согласишься.
— На что?
— Почувствовать страдания, что причиняет припадок.
Кэт, услышав такое, почувствовала, как по спине пробежал холодок ужаса – точно так же ей тогда ответила Мэгги на ее вопрос об отстаивании правоты. А девочка, словно не заметив реакцию матери на свои слова, продолжала тем же размеренным, ничего не выражающим голосом:
— Я была абсолютно уверена в том, что Элис лишь посмеется над таким заявлением, но она согласилась – видимо, думала, что я шучу. И я, остро чувствуя ее вину, что окружала Элис подобно зловонному облаку, просто не смогла не выполнить ее просьбу – и своей волей заставила ее почувствовать те страдания, что достались мне три года назад. Она билась в судорогах у моих ног, крича и плача, а я даже не пыталась прекратить ее мучения. До тех пор, пока чувство вины, испытываемое Элис, не стало меньше тех страданий, что она выносила в тот момент по моей воле. И в тот же момент все прекратилось – и уже я, испытывая отвращение к себе, извинялась перед Элис, находящейся на грани обморока.
Мэгги замолчала, взглянув на полное ужаса и страха лицо матери. Кэт даже слова не могла сказать, от потрясения потеряв дар речи.
— Так же на меня Элис смотрела, когда в себя пришла,— произнесла девочка с горечью в голосе, и по щекам ее побежали ручейки слез.
Кэт, словно очнувшись, заключила дочь в объятия, и уже тогда спросила:
— Значит, ты просто захотела, чтобы Элис страдала, и твое желание сбылось?
— Нет, одно мое желание здесь ничего не смогло бы сделать,— ответила Мэгги, стирая слезы и отстраняясь от Кэт,— это желание у меня было и раньше, в тот день, когда мы с Элис поссорились. Решающую роль сыграло чувство вины Элис. Оно же и послужило мне разрешением на то, что я бы не сделала ранее, став дополнением к ее согласию.