Сильнее страха
Шрифт:
— Неужели? — даже удивление в его тонких устах прозвучало холодно и сдержано. Он вынул тонкую металлическую трубочку и посветил ей в глаза, сканируя прибором мозг. Аалеки смотрел за его движениями, заметно волнуясь.
— Хм… Почему вы так решили? Мозговая активность слабая. Можно сказать — объект близок к катотоническому ступору, если еще не впал.
— Я сам говорил с ней вчера! Все было замечательно! И мышление, и физиология, все! — с отчаяньем проговорил Аалеки.
— Что же случилось?
— Не понимаю! Пока, не понимаю.
— Совет
— Вы скажете им?
Зоонтенген пожал плечами.
— Они и без меня это увидят, или прочтут в вашем отчете, если в ближайшее время его состояние не измениться.
— Измениться! Я, во всяком случае, в это верю! И вы бы поверили, если бы говорили с ней вчера!.. Разве только… кровоизлияние?
Зоонтенген снова посветил ей в глаза.
— Нет. Обширное кровоизлияние, во всяком случае, исключено.
— Вы уверены?.. Простите! Конечно, иначе вы бы не сказали… Значит, кровоизлияние можно исключить. Признаюсь, я немного беспокоился по этому поводу. Тогда у меня точно есть шансы вернуть ее!
— Думаете, это только имитация?
— Думаю, это возможно. Она ведь уже была в таком состоянии.
— Даже в этом случае, вам надо поторопиться. Вы ведь знаете, если ступор имитируется успешно и долго, вполне возможно, что и сам мозг в это поверит, тогда вторично произойдут физиологические изменения. Поражения будут так же глубоки и необратимы, как если бы ступор вызвала болезнь или шок.
— Да, я знаю. Но что мне делать?!..
— Вы не знаете, что делать?
— Простите, я не о том.
— Я бы начал с болевой чувствительности. Если дело только в притворстве, это сработает, если начать со средней или чуть выше средней дозы.
Аалеки нежно погладил Рене по щеке, где все еще краснел след его от руки.
— Начать с боли теперь, когда она сама вернулась?.. Это может убить ее… Нет, я попробую иначе…
— Как угодно.
Аалеки повернулся к Зоонтенгену:
— Простите, учитель. Я благодарю вас за то, что вы так быстро откликнулись на мою просьбу и нашли время для осмотра, ведь у вас, как я знаю, так много работы! И, конечно же, благодарю Вас за совет. Возможно, я воспользуюсь им… позже.
— Не благодарите. Пустое. И я больше не учитель вам, коллега. Ваши достижения в области науки уже сейчас поражают воображение. Желаю вам успеха и в дальнейшем.
В дверях своего лифта, прежде чем закрыть дверь, он сказал:
— И все-таки поспешите. Ему нравиться состояние ступора, еще немного и даже сильная боль окажется бессильна. Вы теряете его.
— Ее! — невольно поправил его Аалеки, с тревогой и нежностью огядывая ее снова и снова.
— Что, простите?
— Ее. Я имею ввиду, что объект женщина…
— Женщина?
Зоонтенген, который обращал внимание на пол объектов только на опытах, связанных с изучением половых органов, был поражен. Он осуждающе взглянул на своего бывшего ученика.
— Осторожнее, коллега. Надеюсь, все же не это послужило причиной того, что вы так расточительно тратили время и силы на его… ее поиск. Впрочем, это ваше дело. Совет через три дня, вы знаете.
— Благодарю.
Двери лифта Зоотенгена закрылись, унося его в свою лабораторию к прерванной работе, а Аалеки провел Рене в свой лифт.
Он по-прежнему держал ее за руку. Другой рукой он снова осторожно провел по ее лицу, смакуя ощущения.
— Нет… на этот раз я тебя не потеряю, на этот раз мы справимся! Верно? Ну конечно.
Он взял ее покорную руку и повел за собой. Мягкий свет коридоров Эгорегоза замелькал перед ней, она не могла сосредоточить внимание на маршруте и его деталях, не хотела. Потом Аалеки открыл перед ней дверь, и она увидела… Тоно.
Он был в комнате изолятора, тесной, пустой и тусклой, оббитой мягким материалом.
— Рене! — он бросился к ней и обнял.
Он не изменился. Все тот же Тоно, в комбинезоне пилота, светлые волосы, от которых исходил запах свежего ветра и луга, растрепались. Рене слышала за спиной щелчок — Аалеки закрыл дверь, но это не значит, что он не наблюдал за ними здесь. Он сейчас удобно устроится у мониторов. Конечно, здесь есть приборы, записывающие их встречу, чтобы позже он мог вновь и вновь анализировать их чувства друг к другу.
— Рене!.. Зачем ты вернулась?… Или они все-таки нашли тебя?.. Они заставили тебя вернуться?… Рене! Любимая… Ты молчишь! Боишься, что они наблюдают за нами? Он ушел, и здесь никого нет, а камеры только две: в полу и на двери, я наступил ногой на нижнюю, и закрыл тебя спиной, они не увидят нас какое-то время, пока не перепрограммируют… Пожалуйста, скажи мне что-нибудь!.. Рене!
Рене молчала, но против ее воли сердце забилось чаще. Если она выдаст себя, это доставит ему лишнюю боль. Но долго ей не выдержать!
— Милая, ты молчишь… Я только чувствую, как бьется твое сердце…Не надо было тебе возвращаться, но что об этом сейчас говорить!.. Ты здесь из-за меня?.. Я виноват перед тобой. Помог им невольно! Как дурак, попался! Мне сообщили по электронной почте, что ты у них, и я, хоть и сомневался, не стал рисковать, сдался. Я не мог иначе, я боялся тебя потерять… А потом тот смазливый тип хлипкого вида сказал, что теперь то ты сама придешь им в руки!.. Я готов был убить и его, и себя! Но с другой стороны, теперь мы вместе!.. Ну, что такое?.. Ты сердишься на меня?
Он спросил это так мягко, пытаясь поймать ее пустой взгляд. Она медленно отвернулась, стараясь держаться, хоть и поняла, что это лишь дело времени. Аалеки выбрал правильный путь лечения ее ступора.
Тоно не понимая, сдвинул брови:
— Тебе нельзя говорить со мной? Они запретили?.. Или ты просто не узнаешь меня?… Рене! Я — Тоно! Посмотри на меня!.. Да что же такое происходит?!.. Господи, они, что… Они снова мучили тебя?
В его голосе прозвучала такая тревога и отчаянье, что выдержать этого она не смогла.