Синий цвет надежды
Шрифт:
Не знаю, как остальных, а меня от подобного зрелища едва не замутило, и я отвела взгляд в сторону. Надо же: хозяин с хозяйкой, стоя на небольшом балконе, наблюдают за происходящим, причем, судя по их лицам, подобное зрелище доставляет им немало удовольствия. Да уж, парочка, глаза б мои на них не глядели!..
Когда мы оказались в бараках, уже наступила ночь. Вообще-то здесь было два барака – один для мужчин, второй для женщин, причем ходить в чужой барак запрещалось под страхом наказания. А еще нас предупредили: здесь наказывают едва ли не за все подряд, за любую провинность, оплошность и непослушание, поддерживая таким образом жесткий порядок – недаром столбы с цепями тут почти никогда не пустовали, к ним едва ли не каждый день кого-то приковывали, причем по нескольку человек, а уж чем наказывать – кнутом, хлыстом или плеткой, зависело от меры проступка виновного. Я была права в своих предположениях – подобные наказания было чем-то вроде развлечения для здешних обитателей.
Еще по вечерам, когда работы были закончены и наступал поздний вечер, работникам разрешалось собираться у большого костра на заднем дворе. Как правило, туда подходили почти все невольники, и начинались разговоры, обсуждение новостей, появлялось даже какое-то подобие веселья. Лично я в таких развлечениях участия не принимала – очень уставала за день, так что с наступлением темноты отправлялась в барак, чтоб поспать на часок больше.
Говорят, что трудности сплачивают, но здесь был явно не тот случай – тут вроде все вместе, и в то же время каждый сам по себе. В этом прекрасном имении все было пропитано духом доносительства – не так сделал, не то сказал, кто-то что-то украл, спрятал, нашел и не отдал... За такие сведения доносчику полагалось вознаграждение, пусть и незначительное, более легкая работа, или же нечто иное... Что же касается того невезучего, на кого донесли, то он, как правило, в тот же день оказывался у столба для наказаний.
Вполне естественно, что при таком положении вещей ни о какой дружбе между невольниками не было и речи. Люди тут или оставались одиночками, или сбивались в небольшие группы, которые хотя и не воевали между собой, но и особой любви друг к другу не испытывали. Да уж, милое местечко!
Ко мне относились настороженно и несколько отстраненно – я тут новый человек, и никто не знал, что от меня можно ожидать. Однако и у меня не было желания с кем-то сходиться, и рассказывать о себе, тем более что задерживаться здесь я не собиралась.
Единственным человеком, с кем я если не подружилась, то могла вести себя естественно, была та молодая вышивальщица, вместе с которой мы оказались здесь. Мы с ней в дороге шли друг за другом, и в бараке наши лежанки оказались рядом. Еще дорогой, в первую же ночь я услышала, как она тихонько плачет в темноте, как видно, не желая привлечь к себе чужое внимание. У меня и самой на душе было тяжело, но услышав эти тихие всхлипывания, я протянула руку, чтоб погладить ее по голове. Та, почувствовав мое прикосновение, вначале испугано дернулась, но потом сжала мою ладонь, и не отпускала ее, пока не уснула. С той поры у нас так и пошло – она не может уснуть, не чувствуя меня рядом с собой. Кажется, она невероятно одинока, иначе не искала бы хоть какую-то поддержку от постороннего человека, тем более что в этой стране не принято выказывать свои чувства посторонним людям, и уж тем более иноземцам. Правда, девушка почти все время молчала, и единственное, что я знаю, так это ее имя – Ярли...
А еще здесь, в этом имении, очень боялись хозяев. Вначале меня немало удивляла эта странная пара – дама весьма значимого возраста и молодой красавец тридцати лет, однако, если вдуматься, тут все ясно: она любила его, а он любил ее деньги, которых, по сей видимости, у дамы хватает, недаром дом со всем имуществом и окрестные земли – все принадлежало ей.
Как я поняла, особо не любили хозяйку – эту даму тут отчего-то считали чуть ли не ведьмой, а ее муж был настоящим гулякой, который готов приударить едва ли не за каждой смазливой бабенкой. Вообще-то ее супруга можно понять, тем более что у его дражайшей половины характер был просто отвратительный, и она была уверена, что чем больше наказаний получают слуги, тем послушней они будут. Что же касаемо ее дорогого муженька, то проблема была в том, что как только об очередном увлечении мужа становилось известно его любимой женушке, как та приходила в бешенство, и не успокаивалась до тех пор, пока не изуродует несчастную, или не вгонит ее в гроб. Говорят, по этому поводу между супругами частенько случались ссоры, но красавчик каждый раз умудрялся доказать своей бесценной жене, что он не виноват, и едва ли не каждая баба ему на шею вешается, потому как таких красавцев, как он, на свете немного!.. Ну, в таких случаях нелепым объяснениям верит тот, кому хочется в это верить. Думаю, не стоит пояснять, кого в итоге признавали виновным, и кто расплачивался за излишнее женолюбие самовлюбленного красавца.
Чем я занималась? На меня свалили множество самой грязной работы – чистить котлы, выносить помои, убирать на птичьем дворе... Конечно, многое у меня не получалось, но приходилось терпеть крики и недовольство – я же ничего подобного никогда не делала, приходилось учиться на ходу. А еще я понимала, что, в конечном итоге, этот труд идет мне на пользу, ведь если лежать, и думать о своих болячках, то проку от этого будет немного.
Вместе с тем я, как могла, вслушивалась в разговоры охранников – наделась узнать хоть что-то о здешних дорогах, а заодно услышать хоть какие-то сведения о порядках в округе. Если уж бежать отсюда, то надо сделать все возможное, чтоб тебя не поймали. И вот как раз эти мои подслушивания привели к неожиданным результатам.
В тот день я была на птичьем дворе – мне было велено убирать индюшачий помет. За работу я взяться не успела, потому что до меня донеслись голоса охранников. Они стояли за стеной, и не видели меня, зато мне все было хорошо слышно. Судя по всему, разговор шел о том, что вчера вечером на площадке двое невольников вступили в схватку между собой. Это не было дракой – просто люди мерялись силами между собой. Насколько мне известно, иногда таких схваток за вечер может происходить по десятку, а то и более, но вчера произошла только одна, но достаточно долгая – двое крепких парней решили выяснить, кто из них сильней. Об этом бое договорились заранее, даже делали ставки на победу участника. Если я правильно поняла, один из тех охранников, которые сейчас разговаривали между собой, поставил не на того бойца, и проиграл. Неудивительно, что сейчас он жаждал реванша, вернее, желал отплатить выигравшему.
– Я две серебряных монеты на своего бойца поставил, а он продул... – досадовал мужчина. – И теперь без денег сижу! Тебе больше повезло...
– Верно, я на этого белобрысого поставил... – отозвался второй. – Он хоть ростом и невысок, а шустрый!
– Сегодня этот шустрик у столба покорячится... – неприятно усмехнулся первый мужчина. – Отплачу ему хоть таким образом. Денег своих я, конечно, не верну, но хоть душу себе отведу, поквитаюсь, чтоб на этот белобрысый будущее умней был.
– Ты что-то придумал?
– Ага. Сегодня вечером устрою ему проверку – мол, мне сообщили, что у тебя под лежанкой кое-что запрещенное имеется! Вернее, уворованное и спрятанное.
– Ты, похоже, уже что-то спрятал?
– А то! Ради такого дела можно и расстараться! Я его так отхожу, что мой урок этот белобрысый на всю жизнь запомнит! Спину если не сломаю, то надломлю!
– Ты только не переусердствуй, а не то и тебе попадет, если мужик помрет.
– Не беспокойся, знаю, что делаю!
Охранники ушли, а я призадумалась. Дело в том, что я знала, кто тот белобрысый, о ком шла речь – так получилось, что людей со светлыми волосами здесь немного. Это такой же невольник, как и я, и к тому же родом из моей страны – я вчера слышала, как он разговаривал с каким-то темноволосым мужчиной, и, судя по его речи, могу предположить, что он родился где-то на западных границах. Сейчас же, в отместку за свой проигрыш, один из здешних охранников намерен посчитаться с этим человеком. Конечно, если рассуждать логично, то мне нет дела до того белобрысого господина, и что с ним будет – подобное должно волновать меня меньше всего, но, тем не менее все же следует предупредить человека о возможной опасности. Что ни говори, но мы с ним соплеменники, да и есть нечто непорядочное в том, что ты, зная о несправедливости, ничего не предпримешь. А еще когда тот светловолосый человек окажется у столба, то охранник его жалеть не будет – уж очень зол из-за своих потерянных денег. Такой может насмерть забить, а потом разведет руки в стороны, и скажет что-то вроде того – не рассчитал, да и здоровье у наказуемого было плохое, вот и помер у столба... Надо каким-то образом отыскать того человека, и сообщить ему обо всем, что я только что услышала.
Мне повезло: когда я через некоторое время покинула птичий двор, то почти сразу же увидела того мужчину, которого охранники назвали белобрысым. Он катил тележку, полную щебня – все верно, сейчас кое-какие дорожки в здешнем саду начинают покрывать щебенкой...
– Погодите!.. – нагнала я мужчину.
– Ну?.. – мрачно поинтересовался тот, останавливаясь, и стирая пот со лба. А ведь точно – судя по выговору, он с запада нашей страны. Невысокий – всего лишь немногим выше меня, серые глаза, совершенно заурядная внешность, светлые волосы, выгоревшие до белизны на жарком солнце... Возраст, правда, угадать сложно, где-то от двадцати пяти до сорока...