Сияние
Шрифт:
– Так ты… Ты же… – качала головой Гермиона, быстро рассматривая его. – Святой Мерлин, этого не может быть!
– Чего не может быть, Грейнджер? – с опаской поинтересовался Регулус, решив произнесённой фамилией обозначить дистанцию, на всякий случай, и угли костра одобрительно треснули.
– Ты брат Сириуса? – в конце концов выдавила Гермиона, уставившись на него так, как это делали девчонки после успешно сыгранного матча по квиддичу: с благоговением и каким-то нездоровым восхищением.
Но сейчас, в этих обстоятельствах, Регулус не был этому рад.
Казалось, трещали не
Чудовище, порождённое самым жестоким воспоминанием – о событии, которое едва не сломило Регулуса несколько лет назад.
Шесть лет назад.
– Он тоже здесь? – как назло, не унималась Грейнджер, оглядываясь по сторонам, шаря взглядом повсюду с таким восторгом, словно Сириус мог выйти вон из-за того куста или выпрыгнуть прямо из пламени в сомбреро и начать танцевать, эффектно обозначив свой приход.
И тут внезапно Регулус осознал, что на него все таращатся. В ужасе таращатся все, кроме Грейнджер, и он подумал: «Может, новенькой кто-то рассказал? Болтал с этой любопытной, хочу-всё-знать девчонкой и ненароком упомянул, что у «малыша Регги» есть брат по имени Сириус? Вернее, был брат по имени Сириус?»
– Кто тебе сказал? – говорил уже не Регулус – чудовище, жившее в нём. – Кто из вас, чёрт возьми, сказал ей?
Регулус вскочил на ноги и пробежался безумным взглядом по лицам присутствовавших.
Все молчали, опустив глаза. Как ожидаемо! Только Флавиус, опёршись на посох, встал и успокаивающе начал:
– Регулус, пожалуйста… Ты же сам понимаешь, что мы все слышим про Сириуса от Гермионы в первый раз. Видишь, она ведь сама ничего не понимает.
– Значит, он… – мог бы не услышать, но всё же различил невесомый шёпот Регулус, когда Гермиона наконец поняла, и он, подобно почуявшему кровь оборотню, резко обернулся к ней.
Она сидела с бледным как полотно лицом и, зажав рот ладонью, испуганно смотрела на него. Регулус тоже смотрел, смотрел и скалился, почти ощущая, как на самом деле превращается в чудовище с этой неуёмной жаждой рвать, кусать, уничтожать… Ломать, крошить, испепелять того, кто посмел, посмел…
Он сделал несколько шагов к ней, не обращая внимания на предупреждающие нотки в голосе Флавиуса, который позвал его. Но Регулусу было плевать на эти предостережения. Ведь Гермиона смело встретилась с ним взглядом, готовая принять любое развитие событий, и он почти чувствовал, как страх кружит между ними, маячит в тенях от языков пламени на лице Грейнджер и выжимает из неё по капле самообладание. В какой-то момент Регулусу показалось: Грейнджер вот-вот закричит, ударится в слёзы или же сделает хоть что-нибудь, лишь бы нарушить эту кошмарную тишину. Но она молчала, по-прежнему молчала и не позволяла себе даже моргнуть. И в этом жесте было столько непоколебимой гордости, что Регулус едва не топнул с досады ногой.
«Так похожа на меня… Идиотка», – с горечью подумал он, и эта мысль почему-то заставила чудовище в нём заткнуться ровно настолько, чтобы хватило времени убраться подальше от Гермионы, которая
А Регулуса ноги вели всё дальше и дальше от Джека, который даже перестал испражняться вопросами и чуточку отрезвел, всё стремительнее – от Джонатана с Элен, которые были слишком хорошими людьми, чтобы думать о нём плохо даже после всего, что он сделал. Ему было стыдно, совсем немного, но стыдно оттого, что он шёл прочь от единственного человека, который всегда его понимал и сейчас не смотрел на него с неприкрытой жалостью, за что Регулус был бесконечно благодарен.
От Флавиуса.
День 4
Флавиус до самого вечера не видел ни Регулуса, ни Гермиону. Конечно, в поведении первого не было ничего неожиданного: смерть Сириуса едва не сломила Рега, который все эти годы только и жил мыслью об их встрече. Флавиус не застал времён Второй магической войны, но знал о ней всё, что мог рассказать Регулус, как знал и о его прошлом в рядах Пожирателей Смерти, а также о мечте покончить с Волдемортом навсегда, а после – помириться с братом.
«Мы никогда не ладили, – неохотно рассказывал Регулус, – ведь я с детства был послушным ребёнком, старавшимся угодить родителям и делавшим всё, чтобы получить хотя бы один тёплый взгляд. А он… А он был несносным раздолбаем, позором семьи и предателем крови, как говорила моя мать. Он считал всю нашу семейку идиотами, а я понял, что он прав, слишком поздно…»
Сириус умер на глазах Регулуса. Разлетелся на миллиарды разноцветных частиц и упал в небо, как это обычно бывало с теми, кто бросался обратно в Арку, думая, что может войти в неё и оказаться в мире живых. А Регулус просто не успел добежать, не успел это предотвратить, не успел спасти и тем самым реализовать хотя бы одну свою мечту. Мечту о хороших отношениях с братом. Единственное, что он успел, это в ответ на слабое: «Регулус», удивлённо прозвучавшее из уст умиравшего Сириуса, сказать: «Прости». Регулус не верил, но Флавиус его убеждал, что, перед тем как стать сиянием, Сириус улыбнулся.
И это была чистая правда.
– Добрый день, – внезапно услышал Флавиус и, открыв глаза, увидел Гермиону, в нерешительности застывшую в нескольких метрах от него. – Можно с вами поговорить?
– Само собой, какие вопросы! – бодро отозвался он, предложив ей присесть на покосившуюся скамейку, что стояла рядом с гамаком.
Гермиона нетерпеливо мотнула головой и закусила губу.
– Я всё утро гуляла по окрестностям, но нигде не встретила Регулуса. В хижине его тоже нет, и я подумала…
– Не знаю ли я, где он? – мягко закончил за неё Флавиус, улыбнувшись. – Разумеется знаю. Но ты всё же сначала присядь.
Она послушалась и со вздохом приземлилась на скамейку. Последние солнечные лучи тут же запутались в волосах Гермионы, высветили пушистые пряди, и в этот миг она выглядела такой юной, что тяжёлая печаль, застывшая на её лице, показалась Флавиусу настолько же нелепой, какими были бы старомодные жемчужные бусы на шее маленькой девочки.
– Я сожалею о вчерашнем, – начала Гермиона, опустив голову. – Мне очень жаль, что я испортила ужин и своими разговорами довела Регулуса до…