Сияние
Шрифт:
Флавиус не успел договорить: внезапно из Арки вырвался яркий поток света, а в следующую секунду из неё вылетел человек. На время ослепнув, Флавиус тем не менее быстро встал, из-за чего его суставы отозвались неодобрительным хрустом, и услышал пронзительный вскрик Гермионы:
– Рон!
***
Гермиона не верила глазам. Она бежала навстречу самой великолепной галлюцинации, которую могла придумать. Ведь не могло же быть так, что Рон на самом деле лежал на траве и бестолково озирался по сторонам?
– Рон! – повторила Гермиона, и он её увидел: стремительно поднялся и бросился к ней.
– Гермиона! – крепко сжал её в объятиях Рон. – Господи, это правда ты? Ты жива?
А Гермиона наконец убедилась,
– Нам нужно идти! Гермиона, Гарри нас ждёт! – внезапно схватил её за руку Рон и что есть сил потащил прямо к Арке.
И Гермиону обдало холодным потом, когда она со всей ясностью поняла, куда вёл её Рон. Она начала сопротивляться, кричать, но он настаивал, тянул за собой, пытался успокоить словами и, сам того не осознавая, всё стремительнее приближался к смерти. А у Гермионы, как назло, во рту словно всё заиндевело от ужаса, из горла вырывался хрип и какие-то сдавленные звуки, и она в поисках помощи обернулась к Регулусу, который был уже близко, но не достаточно, чтобы…
Её вселенная рухнула одновременно с тем, как на запястье сомкнулась чья-то рука, вторая в это же время обхватила Гермиону поперёк талии, и её повалили на землю. Вселенная раскрошилась одновременно с её отчаянным воплем, утонувшим в практически ультразвуковом гуле. Вселенная взорвалась и упала в небо вместе с тысячами разноцветных частиц, в которые превратился Рон.
А потом были утешающие слова, нежные руки, тёплые объятия, отчаянные мольбы: «Не плачь», успокоительные настойки и сон, сон, смешавшийся с кошмаром, в котором она снова и снова видела недоумённое лицо Рона, которое ускользало от неё, рассыпалось прямо на глазах и, в конце концов, растворялось где-то в сиянии. Гермиона не знала, сколько прошло часов, дней, недель, прежде чем она осознала, что её пальцы, дрожа, завязывают оранжевую ленту на самом большом дереве, которое она только смогла отыскать в Мёртвом лесу. Дереве, которое всегда будет хранить память о Роне.
Гермиона замерла, прислонившись спиной к холодному стволу, и сползла по нему на землю, ощущая, что хочет заплакать, нестерпимо, до дрожи хочет, но уже не может. Просто не может выдавить ни слезинки, потому что, похоже, израсходовала пожизненный запас слёз. И она была благодарна, когда ощутила, что кто-то сел с ней рядом и, обняв, безмолвно заплакал за неё.
Лишь уткнувшись в его влажную шею, она поняла: это был Регулус.
День сорок седьмой
Первые, самые трудные семь дней он был с ней рядом практически постоянно. Заставлял есть, пить успокоительные отвары, на руках относил на кровать, когда она засыпала, и внимательно следил, чтобы она не наделала глупостей, когда просыпалась. Он прижимал её к себе, когда она впадала в истерику, так крепко, что через какое-то время рыдания стихали, Гермиона переставала вырываться и, наконец, совсем обмякала в объятиях. Он делал всё, чтобы хоть немного облегчить ту же боль, что когда-то переживал и сам… Правда, Сириус хоть и был его братом, они никогда не были так близки, как Гермиона с Роном, её лучшим другом и, судя по обрывкам фраз, человеком, которого она любила. И поэтому Регулус понимал, что Гермионе было куда хуже, чем ему когда-то…
Следующие за семью десять дней она проводила одна. Просто попросила дать ей такую возможность, чтобы немного прийти в себя и научиться жить с потерей. А на одиннадцатый – пришла на сияние и села рядом с Регулусом. Тогда она
– Если хочешь, можем об этом поговорить, – спустя пару часов предложил ей тогда Регулус, не сводя с неё глаз.
Но она лишь слегка качнула головой и тихо ответила, будто вслушиваясь в шёпот звёзд:
– Давай об этом помолчим.
И они молчали, всматриваясь в сияние, все следующие восемь ночей, а на девятую – она заснула на его груди.
Регулусу тогда заснуть так и не удалось. И, сказать по правде, он об этом ни капли не жалел, сжимая Гермиону в объятиях.
Утром она проснулась и впервые заговорила так, как будто наконец-то пришла в себя. Будто этой ночью, проведённой в его руках, отпустила воспоминания о Роне, как когда-то помогла отпустить Регулусу воспоминание о Сириусе.
Днём Флавиус сказал, что так и было.
День пятьдесят третий
– Эй, Флавиус, глянь: наш малыш Регги влюбился, – толкнув его, глумливым шёпотом произнёс Джек и отхлебнул из бутылки.
– Оставь их в покое. Лучше сходи принеси дров, – устало отозвался Флавиус, но всё же взглянул на Регулуса, который футах в тридцати разговаривал с Гермионой. Cидя на траве, она резала коренья на низком самодельном столе и с улыбкой слушала Регулуса. Когда оба рассмеялись, Флавиус и сам не смог удержаться – растянул губы в усмешке.
Конечно, он видел: в их отношениях что-то менялось. Случившаяся недавно трагедия сплотила их, и Флавиус был уверен: если бы не Регулус, Гермионе было бы гораздо сложнее с ней справиться.
Внезапно из леса, ступая гордо, словно сама английская королева, показалась курица – самое бесполезное живое существо на острове. Она жила здесь ещё до того, как Флавиус попал за Арку, и совершенно точно считала себя полноправной хозяйкой этих земель. Её нельзя было убить: она была такой же бессмертной, как и люди, а ждать от неё яиц было столь же бессмысленно, как пытаться её зажарить.
Громко кудахча, курица подошла к увлечённому своим рассказом Регулусу и пару раз клюнула в его ногу. Тот с криком подскочил и задел лодыжкой стол, который тут же опрокинулся вместе с кореньями на землю.
– Чёртово тупое создание! Пошла вон! – взревел Регулус и попытался пнуть курицу, но та, издав победное: «Ко-ко!», быстро засеменила обратно к лесу.
– Смотрите-ка, нашего Регги сделала наседка! – облокотившись на колено, указал на того грязным пальцем Джек, и все захохотали.
Регулус, сжимая и разжимая кулаки, перевёл злобный взгляд с Джека на Флавиуса, а потом и на Гермиону, которая сначала честно старалась сдержаться, но всё равно засмеялась, опёршись руками на траву позади себя и запрокинув голову. И Флавиус заметил, что на лице Регулуса тоже медленно расцвела улыбка, а вскоре он и вовсе начал посмеиваться, глядя на Гермиону. Спустя несколько секунд, словно ощутив взгляд Рега, та подняла на него глаза и, смахнув слезинку, широко улыбнулась, будто говоря: «Не сердись, это всего лишь шутка». Регулус в ответ укоризненно покачал головой и, усмехнувшись, подал ей руку, чтобы помочь встать. Когда Гермиона, приняв её, поднялась, она внезапно оказалась к нему так близко, что ткнулась носом ему в шею. Флавиус невольно затаил дыхание, наблюдая, как Гермиона не спеша вскинула голову и пристально посмотрела в глаза Регулусу, не делая и шага назад. Тот, в свою очередь, тоже не двигался: – по-прежнему придерживал её за локоть и, слегка напрягшись, отвечал таким же взглядом. Уже привычный для здешних вечеров ветер всколыхнул волосы Гермионы, и одна тоненькая прядка упала ей на лицо, приникла к уголку рта. А в следующее мгновение Регулус осторожно убрал её, плавно ведя пальцами по приоткрывшимся от вздоха губам к щеке.